"Владимир Чивилихин. Про Клаву Иванову" - читать интересную книгу автора

- что это за список такой и не придумываю ли я чего? А вы загляните в
любой атлас или энциклопедию да посмотрите последнее слово. Им как раз
обозначена река, из которой мы воду гоним для депо. В эту реку Золотой
Китат течет.
Опять же вы можете спросить, могу ли я говорить про все переживанья
Клавы Ивановой, про то, как недалеко было до беды, если в тот день я
рыбачил да "Зорким" щелкал? А я всю эту историю доподлинно знаю. Откуда -
вы потом поймете...


И вот Клава решила пойти к Глухарю. Про него надо бы сказать особо,
потому что он в этой истории, считай, главный человек.
До войны Глухарь проходил в депо первым номером - орден получил,
поминался в газетах и по радио как стахановец, а раз его вместе с бригадой
даже в кино снимали. Я-то встретился с ним в сорок втором. Осенью того
года, совсем еще мальчонкой, приняли меня в депо, учеником слесаря. Дело
такое вышло. У нас картошка тогда на огороде вымокла, а летом еще
подъехали с юга эвакуированные - и цены на базаре так взлетели, что не
подступись. Короче, у матери не было другого выхода. Сама она нанялась
стирать мазутку в кондукторский резерв - там наркомовский паек давали, а
меня сюда, в депо. Уплакала тут кого-то, чтоб тринадцати лет взяли. А для
меня это радость была.
Помню, совсем обалдевший от грохота и крика, сидел я на паровозной
буксе и счищал с нее грязь. Букса вся была захлюпана мазутом, он загустел
на ней и запекся.
- Мазутцу! - Я вздрогнул и закрыл ладошкой ухо - голос был грубый и
такой громкий, будто мне кричали из другого цеха. - Плесни-ка мазутцу!
А я уже знал, что тут мазутом грязнились, мазутом и мылись. Наклонил
носик масленки в грязные, бугристые, мелко дрожащие ладони, поднял глаза.
Рабочий. Пожилой уж, если не старый. На широченных плечах голова сидит
плотно, низко, будто шеи совсем нет. Бровастый. И весь сажей осыпан,
черный, только на лбу капельки, похожие на те, что выкатываются из
разбитого градусника.
Прогудело, но я привыкал работать без обеда и продолжал скрести буксу.
А этот, рабочий-то, меня будто бы не видел, медленно, долго вытирал руки
ветошью. Дышал трудно, грудь под телогрейкой подымалась и опадала, и
голова тоже ходила.
- Что ты тут делаешь?
Снова я вздрогнул.
- Работаю. А почему вы так кричите?
- Что?! - Он в первый раз взглянул на меня, хотя глаз его почти не было
видно под бровями. - Что ты там шепчешь?
- Работа-ю-ю! - завопил я, сообразив, что это котельщик, "глухарь", как
их зовут у нас в поселке. Он, видно, только что вылез из котла, где
чеканил трубы. Не спуская с меня глаз, он вдруг крикнул на весь цех:
- Роман! Ромка! Поди-ка сюда!
В обеденный перерыв депо немного притихало, только в механическом
по-прежнему рокотали моторы да страдала под резцами сталь.
- Ромка!
- Иду!