"Владимир Чивилихин. Про Клаву Иванову" - читать интересную книгу автора

глупую дуру.
Под утро ей привиделось, будто она воет, голосит, как деревенские бабы
в горе, и очнулась от боли - пальцы свело в распущенных по подушке
волосах.
- Клаша! - услышала она шепот Тамарки. - А, Клань! Не спишь? Клашка,
что с тобой? А? Спишь?
Она чувствовала, что подруга подняла голову, круглит глаза, но Клава
затаилась, притихла, а Тамарка долго еще вздыхала рядом.
Что же будет? Куда деться от этого шума? Сходить к Глухарю? Только
какую причину придумать? А надо ли врать Глухарю-то?..


Меня в депо не было теми днями, отпуск догуливал. Поехать никуда не
поехал, в тайгу подался. До чего ж хороши наши места! Поднимешься тропой
на взгорок, посмотришь на зеленые увалистые просторы, на синие лога меж
сопок, на небо неоглядное - и душа будто счастье полетит искать.
А осенью тайга - умытая, светлая, притихшая - мне особенно по нраву.
Может, в эту чистоту меня тянет просто потому, что деповская грязь тут
забывается? Нет, уходящая на покой тайга в эту свою пору жизни, когда она
поработала всласть и все всем отдала, полнится для меня особым смыслом и
красотой.
Кедры, словно окаменев, стоят недвижно, немо, готовые встретить бураны.
А под ними едва слышно шелестит разнолес - пылают багряные черемушники,
прихорашиваются березки мелкими, как монетки, листочками, стоят трясучие
осинники, заливающие все вокруг спокойным желтым светом. Осеннюю тайгу
кто-то назвал золотой, и в точку.
Балаган я поставил на Золотом Китате - небольшой бурливой речке с
хрустальной водой, наладил снасть. Погода стояла так себе. Сверху оседали
мелкие липкие пузырики, с листа нечасто капало, но это были пустяки -
тайга мне по душе и в такое мочливое время. Она не трепещет от жажды, как
в июньские грозы, не пьет взахлеб, она тихо омывает свои золотые листья,
чтоб отдать серому небу солнечный свет, собранный за лето.
В Ленинград, на родину, я на другой год собрался поехать, а в этот
отпуск мне ничего на свете не надо было, только бы побродить по камням
Золотого Китата, посмотреть, как низит тучнеющие облака, как тихо светят
под ними осинники, послушать последних перелетных птиц, что протяжно
кричат в вышине.
Ленинград никуда не уйдет, а тут краски меняются каждый день, черт с
ним, и с даровым билетом. Билеты-то у нас бесплатные, и раз в год
деповские катят куда глаза глядят. До самой весны можно потом слышать
разговоры, кто и где побывал и как отдохнул. Соберутся в "брехаловке" -
это такая комнатка при деповском дежурном, где паровозники ждут машины, -
соберутся, и пошла-поехала. Алма-Ата, слышь, никому не подходит из наших,
больно жарко. Москва тоже - ширяют везде под бока и народ там какой-то
бестолковый: никак не добьешься, если куда надо попасть. А Черное море и
вовсе не по нутру нашим - там люди, конечно, разные бывают, но одна
срамота, как некоторые себя содержат, на грязях-то...
И выходило, что наши смоляные леса и чистые речки, наше гулкое дымное
депо и поселок с мелкой немнущейся травкой на улицах - первое место на
земле, хотя по списку его числят самым последним во всем мире. Вы спросите