"Юрий Иванович Чирков. А было все так..." - читать интересную книгу автора

неискоренимая адвокатская привычка: несправедливо обвиняемых защищать, ну и
написал я в защиту мистера Твистера пародию в маршаковском стиле.
И он громко нараспев стал читать:

Дети, не верьте, все врет вам Маршак,
Мистер Твистер совсем не дурак,
Быть не могло этой глупой истории
Ни в "Англетере" и ни в "Астории"...

Остальное было понятно.
Шалман, где жил Бобрищев-Пушкин, помещался над каптеркой и занимал
второй этаж хозяйственного корпуса. Это была огромная камера человек на 200.
Народ там был самый разный: немецкие эмигранты-антифашисты, представители
славянских народов, несколько финнов - нарушителей границы, афганцы, уйгуры,
казахи, а также "друг степей - калмык" - прокурор Калмыцкой АССР, выбравший
себе звучный псевдоним Роковой. Общей особенностью этой интернациональной
компании была их "ненапряженность и занехаянность" Они не получали помощи ни
от родных, ни от Международного Красного Креста, сидели на "диетпайке" (400
граммов хлеба и баланда), носили обноски лагерной одежды "третьего срока
пользования". В шалмане был всегда какой-то банный шум, исходящий от скопища
людей и усиленный резонансом от сводов потолка. В спертом влажном воздухе
тускло мерцали под потолком лампочки, освещая мрачную картину соловецкого
дна.
Однажды Бобрищев-Пушкин появился в библиотеке в необычном виде. Он был
одет в бушлат и ватные брюки первого срока, на ногах у него были не кордовые
ботинки, а новые серые валенки и только шапка была прежняя, прогоревшая.
Гордо подбоченившись, он пропел: "In Sammet und in Seide schmuckt war er
angetan!"*. И пояснил, что Агапов приказал одеть его в первый срок, что
каптер немедленно исполнил.
______________
* В бархат и шелк нарядно он одет (нем.)

Все были поражены. Обмундирование первого срока и валенки выдавались
либо ударникам, перевыполнявшим норму на тяжелых работах, либо начальству из
заключенных. Мы порадовались за старика и удивились добросердечности
Агапова - грозного начальника Соловков.
Спустя день менять книги пришел Агапов-урка и шепотом спросил, видел ли
я Бобрищева. Я стал описывать его новый наряд.
- Моя работа, - сказал, посмеиваясь, Агапов. - Встречаю старика около
шалмана. Скрючился он на ветру, замерз, рванье не греет. Говорю ему строго:
"Отец, топай в каптерку и скажи, что Агапов приказал одеть тебя в первый
срок. Немедленно. Я Агапов. Понял? Повтори". Повторил старик распоряжение
мое и в каптерку, а я в первую колонну и из окна смотрю. Минут через
пятнадцать выходит старик весь в первом сроке. Только об этом никому, а то
еще разденут старика.
Достоянием общественности сия анекдотическая история стала спустя
несколько недель, но за это время новые одежды уже утратили новизну, и
покушений на них со стороны начальства не было. До Агапова-начальника слух о
проделке Агапова-урки не дошел.
В одно из посещений библиотеки Бобрищев-Пушкин, увидев, что я читаю