"Игорь Чиннов. Собрание сочинений: В 2 т. Т.1: Стихотворения " - читать интересную книгу автора

Это была абсолютная пустота, которая притягивала, ощущалась почти
материально. Еще и поэтому, наверно, наши соседи были к нам так
внимательны - не отозваться на это было невозможно. В то лето Чиннов решил,
что прах его должен лежать в русской земле
Из Москвы И.В. уезжал с твердым намерением на следующее лето приехать
снова. Но не получилось. Зимой он сломал плечо, а долгое лежание в такие
годы не проходит бесследно. По телефону он мне сказал, что о путешествиях
теперь не может быть и речи.
А потом у него нашли рак. Врач сказал, что в таком возрасте эта
разновидность рака может развиваться очень медленно, совершенно не беспокоя
пациента. Но рак для каждого ассоциируется со словом "смерть". И И.В. решил
привести в порядок свои земные дела. Первым делом архив. Для чего и
предложил мне приехать к нему во Флориду. Весной девяносто пятого года я
явилась пред его светлые очи. И Чиннова не узнала. Он похудел примерно
вдвое. Стал похож на свои фотографии в молодости. Только с какой-то
строгостью в облике вместо обычной веселости и добродушия.
Разборкой архива он занялся еще до моего приезда. На всех столах лежали
горы бумаг. А под столами в очередь выстроились десятки железных коробок,
тоже набитых бумагами. Бумаги были в ящиках шкафов и тумбочек. На полке
шкафа, где хранились особо ценные вещи, вроде старых очков, кошельков,
чековых книжек и визиток, я, в поисках нужного ему адреса, обнаружила
желтоватую бумажку со стихотворением, которая оказалась автографом
Мережковского, подаренным когда-то Чиннову Владимиром Злобиным. "Положи на
место, - сказал И.В. строго. - Я и забыл про них. Там еще где-то
стихотворение Гиппиус. Она, конечно, как поэт была посильнее его. Я давно
это напечатал в "Новом журнале"". Бумажка с Гиппиус обнаружилась потом, так
же случайно, двумя полками ниже. Видно, завалилась туда.
О некоторых письмах, полученных давным-давно, он, естественно, забыл и
очень удивился пачке писем от Бориса Зайцева. Перечитывать не захотел, но
велел положить на ту же полку, к Мережковскому: "Храни их. Они теперь денег
стоят". А большинство писем перечитывал с удовольствием, иногда комментируя:
"Владимир Васильевич (это Вейдле), дорогой! Извиняется, что первый мне не
написал. Еще не хватало! Он кто был? - знаменитый ученый. А я кто был? -
мальчишка".
Или: "Федор Степун. Какой ум! Мы с ним часто сидели в кафе в Мюнхене".
Или (в ответ на мой вопрос об очередном адресате): "Нет, мы с ним не
дружили. Как Вы себе представляете можно дружить с коброй?"
Или: "Шаршун, душечка! Однажды написал: "С мокротой выплюнул клопа". Ну
к чему это? Зачем? Под старость прославился (как художник), разбогател и
поехал на Галапагосские острова. А там ничего, кроме черепах".
Или: "Сашуня Гингер! Он был потрясен смертью своей жены. Аня-Рыбка
(Присманова). Из-за нее он почти перестал писать - считал, что из них двоих
она настоящий поэт. Однажды в Париже я у них засиделся. Выхожу. Метро
закрыто. И лед - милые, православные! Невозможно идти. Снял ботинки и всю
дорогу до дома шел босиком". Я спрашиваю: простудился? Отвечает - нет.
Привык к холоду. Комната в Париже была без отопления. А вода - только
холодная. Каждое утро обливался холодным душем. И бегом вниз в кафе - пить
кофе.
Показываю письма от Ремизова. "Здесь мало. Остальные у меня украли. Не
спрашивайте - кто. Не хочу больше об этом говорить. Не расстраивай меня!"