"Сергей Чилингарян. Бобка (Повесть о собаке)" - читать интересную книгу автора

земле, урча и напружинивая лапку, чтобы ударить, а часто, не выдержав,
пускался наутек на веранду или до ближайшего дерева. Мелким рыбкам, которых
ему давали, сразу отъедал голову, чтобы они теряли облик и уже не смогли бы
извернуться и ускользнуть; а на сухую колбасную кожуру мурчал и злился, как
на живую и враждебную, потому что она сопротивлялась жеванию и не хотела
быть проглоченной.
Потом Капитон подрос: разочаровался ловить мух, признал Бобкино
существование и осмелел захаживать на его территорию - интересоваться, что у
него в миске и в конуре. Бобка бестолково радовался, подробно обнюхивал
Капитона, припадал мордой на лапы, прыгал и даже дурашливо пугал отрывистым
басистым хуканьем, - не знал, как играть с непохожим на него существом. И
вскоре примирился: не суждено - и они дружили без игровой возни, одним лишь
учтивым наблюдением жизни другого, а потом, когда бытие каждого пригляделось
до подробностей, и одним лишь доверчивым приятием - ощущением единой
хозяйской родины.
Капитон, конечно, заметил, что Бобка стал инвалидом, но особого вида не
подал, хотя и озадачился вначале его новой подскакивающей побежкой, а по
ночам чаще просыпался, привыкая к иному звяканью Бобкиной цепи, будто ее
теперь кто-то встряхивал, а Бобка спал в конуре и ничего не слышал. Первые
дни Капитон стеснялся приближаться к невеселому почужевшему Бобке, несмотря
на то что Мальчик теперь подкармливал пса сверх положенных остатков и в
миске у него появлялась любопытная снедь.
Зато стал навещать Бобку соседний пес по кличке Вэф. Вэф был уже старенький,
но из-за своей щуплости и умильной крутолобастой морды выглядел
щенком-переростком. Прибился он к соседям самостоятельно, когда Бобка еще
ползал сосунком и его прибытия, конечно, не помнил.
...Вэф тогда просто подошел с наружной стороны калитки и незлобно гавкнул:
"В-вэф! В-вэф!" Взрослому сыну владельца понравился такой наивный подход; он
впустил пса во двор: мелкого, грязно-кудлатого, лохмоногого дворнягу со
светло-пегим окрасом и неизвестным прошлым, - тут же назвал его Вэфом, дал
ему поесть и даже сколотил наспех конуру; видно, для того, чтобы отец, вечно
сердитый на него, на сына, что он мало работает в огороде и все больше
гоняет музыку на полный звук или укатывает на мотоциклах с компанией, не
прогнал бы Вэфа со двора. Вэф служил плохо, за весь день гавкал несколько
раз, как одышливый старичок: "В-вэф! В-вэф..."; на цепи он сразу захандрил,
ошейник глубоко утонул в его пушистой шее, которая оказалась совсем тонкой;
цепь ему была и чуждой, и тяжелой, днем он уставал от нее, а ночь напролет
отдыхал. И его отпустили служить вольно. Осенью, когда сын уехал, его
седовласый отец хотел прогнать нерадивца, но тот, каждый раз послушно уходя,
через несколько дней снова являлся со своим кротким "В-вэф, в-вэф" и достиг
того, что его надоело прогонять. Так он прожил зиму (щели в конуре пришлось
заткнуть крученой бумагой), а весной Седовласому принесли взрослого щенка,
тоже простопсина, но от давней дворовой суки без бродяжьего прошлого. Сын
Седовласого - он в это время как раз снова наезжал к отцу - дал новому псу
дурашливую кличку Мопед. Мопед быстро возмужал и вскоре вытеснил Вэфа из
конуры в случайно упавшую набок водосборную бочку, и его законно посадили на
цепь, а Вэф остался при нем, как старый родственник. Седовласый, совсем к
этому времени привыкший к Вэфу, не стал ставить бочку обратно на попа, лишь
откатил ее подальше от угла дома, чтобы ее теперь зря не заливало, и подпер
камнями. Приятели сына любили Вэфа за то, что он провожал их от калитки до