"Сергей Чилингарян. Бобка (Повесть о собаке)" - читать интересную книгу автора

дому своим деликатным вэфканьем, а если те хоте- ли - охотно подставлял
черно-пятнистый лоб с крупными ушами под снисходительный треп. Тогда как
Мопед облаивал их мелко, но настойчиво, не давая себя гладить.
Правда, с появлением Мопеда Вэфу стало меньше перепадать едового внимания, и
он в последнее время жил на три двора: два ближних по улице дома были без
песьего призора, и Вэф стал отираться там под кухонными окнами, а хозяйки,
завидя его невинную морду, разделывали мясо от костей не так тщательно, как
раньше.
...До своего несчастья Бобка держался с Вэфом пренебрежительно, даже
высокомерно, хотя бы потому, что тот был мельче, с несуразным гавканьем, и
никудышный для дворовой службы - без чувства своей единоличной территории.
Он быстро отгавкал попытки Вэфа пристроиться также и к их кухонному окну, а
летом - его терпеливое вылеживание в сторонке от очага, пока Хозяйка
что-нибудь сготовит. А Хозяин добавил Вэфу пинка. Все же Вэф, больше не
заходя к ним, с улицы привечал Бобку своим мочалистым, без особой формы,
хвостом. И Бобка быстро догадался зря не тратить на него горла.
Теперь, когда он одиноко замкнулся в конуре, Вэф стал навещать его через
случайную щель в заборе. Он почуял разницу в Бобкиной службе, выспрашивал
его издали "В-вэф? В-вэф?", а когда увидел его беспомощные инвалидские
скоки, сам, не побоявшись, подошел и познакомился с ним, причем осторожно
понюхал и свежую корочку на культе, - а горюющий Бобка не смог показать
былой гонор. Все же Вэф не совсем впустую прожил свои долгие дворняжьи годы:
его сметки хватило понять, что молодой, устойчивый по службе Бобка - тем
более крупнее его, Вэфа, - потеряв лапу, сразу стал ему ровней. Понял это и
Бобка, исскуливший ночами всю свою спесивую заскорузлость. Они подружились,
и Вэф иногда, с молчаливого Бобкиного согласия, брал из его миски косточку
потощее.
По другую сторону двора жила белая остромордая сучка Аста. Она, как и Вэф,
была вольноотпущенной, но пределов своей территории почти не покидала,
служила ревностно и аккуратно. Стоило ее владельцам после отлучки войти в
калитку, как она тут же выпрастывалась из конуры, забегала вперед них в
глубь двора и, неся хвост опрятным колечком, громко сообщала хозяевам, что
порученная ей территория в полном порядке: вот-вот, вот ведь - насквозь
пролаяна.
У Бобки сложились с ней натянутые отношения. Еще вначале, когда он впервые
осознал ее как суку, он обнюхал ее с настырным дружелюбием - и за это она
стервозно цапнула его, причем прихватила зубами одну лишь шкуру, чтобы было
больней. И Бобка ее с тех пор не то что невзлюбил, но отметил, что как самка
она остерегает себя слишком рьяно. Что его и остудило. Потом, при редких
встречах на улице, он, послушный велению обязательной перепроверки
знакомства, учтиво, опасливо обнюхивал ее, вспоминал то стервозное клацанье
челюстями, ее мелкие зловредные зубки и больше не приставал - притерпелся
подавлять интерес.
...В начале осени Бобка все чаще стал появляться из конуры, осваиваясь с
безлапым положением. Он и сам чуял, что служба его запущена, лай редкий,
тоскливый, и Хозяин стал беспокоиться за сохранность двора, а особенно
свиней. Однажды он снова присел перед Бобкой, пощупал культю, а Мальчик
опять горячо убеждал его не прогонять инвалида, ведь лаять он не перестал, а
ночью посторонним не видно, кто это там гремит цепью - полноценный пес или
калека. Хозяин подумал-подумал и потрепал Бобкины уши - оставил.