"Сергей Чилингарян. Бобка (Повесть о собаке)" - читать интересную книгу автора

припал на шпалы передохнуть. Вдруг он увидел невдалеке лежащий обрубок лапы.
Бобка принюхался к нему и заворчал от жути - от того, что пахнущая им часть
тела валяется отдельно от него. Потом тронул языком подошву обрубка, - но в
лапе ничего не ощутил, лишь языком - холод остывших мозолей. Лизнул сильнее
- обрубок отодвинулся. Бобка пугливо подполз к нему и лизнул еще раз - в
запекшийся кровью срез. И опять ничего не ощутил - ни тепла, ни
успокоительной слюны. Тут он услышал бас товарного поезда, вскочил и мелкими
поскоками поспешил прочь со станции.
Бежать было тяжело, неудобно, приходилось заступать здоровой лапой к
середке, чтобы не завалиться набок; приходилось кивать головой с каждым
скоком, чтобы смягчать побежку и заодно - нянчить боль. Уставала не только
рабочая лапа, но и шея.
Лесная тропа привела Бобку к ручью. Он, как обычно, скучил, напряг лапы,
чтобы прыгнуть на ближайший камень, - и прыгнул. Но до его сухой макушки не
дотянул. Лапа скользнула по скату, и, ударившись о камень мордой и культей,
Бобка вякнул от боли. Вымокший, он отпрыгнул назад и лег на берегу, грея
языком раскровенившийся кончик культи и поскуливая. Полежав, встал и, снова
сосредоточившись у кромки, прыгнул. Отдохнувшие лапы теперь вымахнули его до
середины камня, но передняя вновь не попала на сухую макушку: одиноко, без
поправки, оттолкнувшаяся от берега, она теперь чиркнула сбоку камня, и Бобка
вновь оказался в воде. Он поглядел вперед на еще несколько торчащих из воды
камней, на быструю стремнину ручья, и лапы, потеряв уверенность, вернули его
назад.
Пришлось бежать вприпрыжку вдоль ручья к дороге, и там - через мостик.
Лишь к полудню он добрался до своего поселка на берегу озера. Псы за
заборами подозрительно обгавкали его. Многим из них приходилось скакать,
поджав лапу после ушиба, но чтобы совсем не доставать больной лапой земли -
такого не бывало. Бобка же смог поднять рану на половину длины лапы - так
поначалу показалось одним; а другие сразу увидели, что эта половина -
потеряна. Простопсины вглядывались сквозь штакетники, а за глухими заборами
стучали когтями породистые и тянули вверх морды, услышав оповещение:
"Чужак-чужак! Нет - не чужак. Свой-свой, калека! Свой-свой, урод!", а
некоторые лаяли взахлеб: "Ага! Урод! А-вот! Вот! Вот-вот-вот!
Урод-урод-урод!"
Под общим лаем Бобка не посмел отдыхать; из последних сил, кивая чуть не до
земли, допрыгал к своей калитке - она была открыта, - до конуры, упал на
подстилку, мордой на ошейник, закрыл глаза, чуя свое последнее успокоение,
и, измаянный, согласился бы сейчас вообще никогда и никуда не убегать.
Очнулся он от радостных возгласов: "Бобка! Бобка! Ах ты, Бо-обчик..." Сил в
хвосте едва хватило, чтобы чуть шевельнуть им. Мальчик был в новых брюках,
весь в дальних запахах, которые развозят населенные вагоны с окошками. Он
потянулся приласкать Бобку - но вдруг, отдернувшись, испуганно закричал
Хозяина. С Хозяином вышла из дома и Хозяйка, она сразу тоненько заохала;
такая круглолицая и плотная, толще Хозяина, а причитала пискляво, как
девочка. Мальчик нечаянно заплакал, загундосил в нос. Бобка понял: это из-за
его оставшейся на станции лапы. Он повинно заскулил и снова принялся лизать
культю, как бы обещая им, особенно Хозяину, что лапа у него заживет, а
может, и отрастет вровень с целой.
Хозяин заугрюмился, проворчал что-то, наверное, о его долгом отсутствии.
Бобка приостановил лизание, глаза его развлажнелись от боли. Мальчик что-то