"Борис Дмитриевич Четвериков. Человек-легенда (Котовский, Книга 1)" - читать интересную книгу автора

только успевай размещать на складах и в погребах!
Но и этого, оказывается, недостаточно. Еще существует оранжерея и
специально к ней приставленный садовник. Видите ли, им угодно, чтобы и в
зимнюю пору, на рождество, подавалась к столу свежая земляника! Чтобы не
переводились и спаржа, и огурцы, и зеленый лук!
А рядом, всего в каком-то километре, в деревнях копошатся и чахнут
голодные дети, со вздутыми животами, в коросте и лишаях. Питаются люди - и
то впроголодь - кукурузной мамалыгой, и косят людей эпидемические болезни,
болеют они чесоткой, золотухой и черной оспой, завшивели в своей огромной
беспросветной нищете...
С первых же дней работы управляющим имения поразил Котовского этот
контраст, и он ходил ошеломленный, расстроенный, он не мог понять, не мог
примириться. И все думал, думал об одном: "Почему же так получается? Разве
это справедливо? Почему так устроена жизнь?"
Дом наполнен тетушками, приживалками, и все они изнывают от безделья,
все они прожорливы, похотливы, злоязычны, все заняты дальнейшим устроением
и обеспечением такой утробной и ведь дьявольски скучной жизни. О чем они
мечтали? Какие у них были идеалы? Котовский с терпеливой настойчивостью
исследователя, изучающего нравы каких-нибудь насекомых, разглядывал,
выспрашивал обитателей помещичьего дома. Он понял: стремятся они получить
наследство, выгодно жениться или выскочить замуж... и снова сидеть и
раскладывать пасьянсы, и разбираться в сновидениях, пережевывать не новые
новости и переваривать обильную пищу - изделия выписанных из-за границы
поваров.
Котовский точно, по документам, знал, что Скоповскому принадлежит
четыреста восемьдесят семь десятин отлично возделанной и удобренной земли.
А в соседних Молештах есть крестьянские хозяйства в две десятины, а то и в
одну - на десять голодных ртов.
- Сколько же может дать молока ваша Буренушка? - спрашивал с
состраданием Котовский, разглядывая тощую корову крестьянина.
- А теперь уж мне не забота, сколько бы ни давала, - отвечал с
невеселым смешком хлебороб. - Вот будет базарный день - отведу и продам.
Сколько ни дадут: все равно кормить нечем, сдохнет до весны.
"А вот у нас в "Валя-Карбунэ", - думал Котовский, - спят до одури,
едят до сердцебиения. Специально делают моцион, чтобы больше съесть! И
что-то я ни разу не видел, чтобы господа помещики кушали мамалыгу".
Постепенно управляющий Котовский знакомился со всеми обитателями
помещичьего дома. Дом был просторный, и многие комнаты вообще пустовали.
Одни назывались "залами", другие "гостиными", была "буфетная",
"гардеробная", "комната барышни", то есть Ксении, дочери Скоповского,
учившейся в Петербурге, в институте благородных девиц, "комната молодого
барина", то есть Всеволода, студента-путейца. Были еще и другие комнаты,
без названий, но с дорогой мебелью, ежедневно протираемой горничными,
упрятанной в белоснежные чехлы.
Впрочем, в главном доме жили только сами Скоповские. Приживалки,
тетки, бесчисленная челядь, а также учитель музыки, учитель танцев месье
Шер, домашний врач Геннадий Маркелович, ключницы, портнихи размещались во
флигелях, пристройках, и далеко не все приглашались к барскому столу,
только доктор, да учитель танцев, да две-три родственницы поприличнее.
Супруга Александра Станиславовича Скоповского, как о ней выразился