"Г.К.Честертон. Страшный смысл одного визита ("о Брауне")" - читать интересную книгу автора

было потолковать о притязаниях Парлера, нашего садовника, который хочет
утрамбовать теннисную площадку. Потом я посетил миссис Арнст, одну из самых
ревностных прихожанок, она давно лежит больная.
Она написала несколько небольших, но весьма благочестивых книжек и
сборник стихов, который, если память мне не изменяет, называется "Шиповник".
Говорил он с какой-то пылкой дотошностью, как ни удивительно сочетание
этих качеств. По-видимому, он смутно помнил, что сыщики в детективных
рассказах требуют упоминать буквально все.
- Потом, - продолжал он с той же невыносимой скрупулезностью, - я
проследовал к мистеру Карру (разумеется, речь идет не о Джеймсе Карре, а о
Роберте), который временно помогает нашему органисту, чтобы потолковать о
мальчике из хора, поскольку того обвиняют - не знаю, справедливо ли, - в
том, что он проделал дырки в органных трубах. После этого я отправился к
мисс Брэтт на собрание нашего благотворительного общества. Обычно
дамы-благотворительницы собираются у меня дома, но, поскольку жена моя не
совсем здорова, мисс Брэтт, чрезвычайно деятельная, хотя и недавняя наша
прихожанка, любезно предложила собраться у нее. Обществом этим руководит моя
жена, и, кроме мисс Брэтт, повторю - весьма деятельной, я никого там не
знаю. Однако я обещал зайти и, скажу снова, зашел.
Когда я явился туда, там были всего четыре незамужние дамы, не считая
мисс Брэтт, и все они усердно занимались шитьем. Без сомнения, очень трудно
запомнить и воссоздать все подробности их беседы, которая, при всей своей
достойной ревностности, не слишком привлекла мое внимание, хотя касалась,
если я не ошибся, носков. Однако помню как сейчас, что одна из незамужних
дам, худощавая особа с шалью на плечах, по всей вероятности - зябкая, одна
из дам, которую мне представили как мисс Джеймс, заметила, что погода
переменчива. Мисс Брэтт предложила мне чаю, и я согласился, не припомню - в
каких выражениях. Хозяйка этого дома невысока, но весьма дородна. Мое
внимание привлекла и некая мисс Маубри, миниатюрная, чрезвычайно любезная, с
серебряными волосами, ярким румянцем и высоким голосом. Она была самой
заметной из собравшихся дам, а мнения ее о фартуках, хотя и высказанные со
всем почтением ко мне, отличались твердостью и своеобразием. Остальные
гости, при всей пристойности своих черных одежд, выглядели (как сказали бы
вы, светские люди) не вполне изящно.
Поговорив минут десять, я поднялся - и тут услышал... нет, я не в силах
это описать... это... это... я не в силах!..
- Что же вы услышали? - нетерпеливо спросил я.
- Я услышал, - торжественно сказал викарий, - как мисс Маубри, седая
дама, обратилась к мисс Джеймс, даме зябкой, с поразительными словами,
которые я запомнил, а при малейшей возможности записал. Вот, здесь... - Он
пошарил в кармане, вытащив оттуда записные книжки, какие-то бумажки и
программки сельских концертов. - Мисс Маубри обратилась к мисс Джеймс со
следующими словами:
"А ну, давай, Билл".
Сообщив это, он с минуту торжественно глядел на меня, словно убедился,
что здесь он не ошибся. Потом продолжал, повернув к огню лысую голову:
- Я удивился. Я ни в малейшей мере не понимал этих слов. Прежде всего,
мне показалось странным, что дама, хотя бы и незамужняя, именует другую
"Билл". Быть может, я мало видел. Быть может, пожилые девицы ведут себя не
совсем обычно в своем замкнутом кругу. Но я удивился; я мог бы поклясться