"Гилберт Кийт Честертон. Неведение отца Брауна (Кентерберийские рассказы)" - читать интересную книгу автора Она не сводила с него глаз, но, несмотря на улыбку, лицо ее становилось
все серьезнее. - Мистер Энгус,- спокойно произнесла она,- прежде чем вы снова приметесь за свои глупости, я должна вкратце рассказать вам о себе. - Я польщен,- отвечал Энгус серьезно.- Но уж если так, расскажите заодно и обо мне тоже. - Да помолчите, выслушайте меня,- сказала она.- Мне нечего стыдиться и даже сожалеть не о чем. Но что вы запоете, если узнаете, что со мной приключилась история, которая меня ничуть не трогает, но преследует, как кошмар? - Ну, если на то пошло,- серьезно ответил он,- стало быть, надо принести торт обратно. - Нет, вы сперва послушайте,- настаивала Лаура.- Начнем с того, что мой отец держал гостиницу под названием "Золотая рыбка" в Ладбери, а я работала за стойкой бара. - А я-то гадаю,- ввернул он,- отчего именно в этой кондитерской царит столь благочестивый, христианский дух <Рыба - священный знак в ранней христианской символике.>. - Ладбери - это сонная, захолустная, поросшая бурьяном дыра в одном из восточных графств, и "Золотую рыбку" посещали только заезжие коммивояжеры да еще - самая неприятная публика, какую только можно вообразить, хотя вы этого и вообразить не можете. Я говорю о мелких, ничтожных людишках, у которых еще хватает денег, чтобы бездельничать да околачиваться по барам или играть на скачках, причем все они одеты с вызывающей бедностью, хотя последний бедняк несравненно достойнее их всех. Но даже эти юные шалопаи редко удостаивали остальных завсегдатаев решительно во всех отношениях. У обоих водились деньги, и меня злил их вечно праздный вид и безвкусная манера одеваться. Но я все-таки жалела их: мне почему-то казалось, что они пристрастились к нашему маленькому, почти никем не посещаемому бару оттого, что каждый из них страдал физическим пороком - из тех, над которыми любит насмехаться всякая деревенщина. Это были даже не пороки, а скорее особенности. Один из них был удивительно мал ростом, почти карлик, во всяком случае, не выше любого жокея. Впрочем, с жокеем он не имел ничего общего: круглая черноволосая голова, аккуратно подстриженная бородка, блестящие, зоркие, как у птицы, глаза; он позванивал деньгами в карманах, позвякивал массивной золотой цепью от часов и всегда слишком старался одеваться, как джентльмен, чтобы сойти за истого джентльмена. Меж тем глупцом этого шалопая не назовешь: он был редкостный мастак на всякие пустые затеи,- например, то показывал ни с того ни с сего фокусы, то устраивал настоящий фейерверк из пятнадцати спичек, которые зажигались подряд одна от другой, то вырезал из банана танцующих человечков. Прозывался он Изидор Смайс, и я, как сейчас, вижу его маленькую чернявую физиономию: вот он подходит к стойке и мастерит из пяти сигар скачущего кенгуру. Второй больше молчал и был попроще, но почему-то беспокоил меня куда сильнее, чем бедный малютка Смайс. Рослый, сухопарый, нос с горбинкой - я даже назвала бы его красивым, хоть он и смахивал на привидение, но он был невообразимо косоглаз, ничего подобного я в жизни своей на видывала. Бывало, как глянет, места себе не находишь, а уж куда он глядит, и вовсе не понятно. Похоже на то, что это уродство ожесточило беднягу, и, в отличие от Смайса, |
|
|