"Г.К.Честертон "Шар и крест" ("The Ball and the Cross")" - читать интересную книгу автора

милость, у меня нет ни матери, ни жены. У меня есть лишь то, чем владеют и
бедный, и богатый, и одинокий, и тот, у кого много друзей. Этот страшный
мир не страшен мне, ибо в самом сердце его - мой дом. Этот жестокий мир
добр ко мне, ибо там, превыше небес - то, что человечней человечности.
Если за это нельзя сражаться, то за что можно? За друзей? Потеряв друга, я
останусь жив. За свою страну? Потеряв ее, я буду жить дальше. Но если бы
эти мерзкие вымыслы оказались правдой, меня бы не было - я бы лопнул, как
пузырь. Я не хочу жить в бессмысленном мире. Так почему же мне нельзя
сражаться за собственную жизнь?
Судья обрел голос и собрался с мыслями. Самый вызов сильно удивил его,
остальные же фразы принесли его туманному уму немалое облегчение, словно
из них следовало,. что человек этот, хотя и ненормальный, не так уж
опасен. И он устало рассмеялся.
- Не говорите вы столько! - сказал он.- Дайте и другим вставить слово.
(Смех.) На мой взгляд, ваши доводы - чистейшая чушь. Во избежание
дальнейших неприятностей я вынужден, просить вас, чтобы вы помирились с
мистером Тернбуллом.
- Ни за что,- сказал Макиэн.
- Простите? - переспросил судья, но тут раздался голос потерпевшего.
-- Мне кажется,- сказал редактор "Атеиста",- я и сам могу уладить наше
нелепое дело. Этот странный джентльмен говорит, что не нападет на меня. Он
хочет поединка. Но для поединка нужны двое, ваша милость. (Смех.)
Пожалуйста, пусть сообщает кому угодно, что я не хочу драться с человеком
из-за месопотамских параллелей к мифу о Деве Марии. Не беспокойтесь, ваша
милость, дальнейших неприятностей не будет.
Камберленд Вэйн с облегчением рассмеялся.
- Как приятно слушать вас! - сказал он.- Хоть отдохнешь... Вы совершенно
правы, мистер Тернбулл. Стоит ли принимать это всерьез? Я рад, я очень рад.
Эван вышел из суда шатаясь, как больной. Теперь он знал, что нынешний мир
считает его мир чушью. Никакая жестокость не убедила бы его в этом так
быстро, как их доброта. Он шел, невыносимо страдая, когда перед ним встал
невысокий рыжий человек с серыми глазами.
- Ну,- сказал редактор "Атеиста",- где же мы будем драться?
Эван застыл на месте я повял, что как-то ответил, только по словам
Тернбулла.
- Хочу ли я поединка? - вскричал свободомыслящий редактор.- Что ж,
по-вашему, только святые умеют умирать за свою веру? День и ночь я
молился... то есть молил... словом, жаждал вашей крови, суеверное вы
чучело!
- Но вы сказали...- проговорил Макиэн.
- А вы что сказали? - усмехнулся Тернбулл.- Да нас обоих заперли бы на
год! Если хотите драться, причем тут этот осел? Что ж, деритесь, если не
трусите!
Макиэн помолчал.
-Клянусь вам,- сказал он,- что никто не встанет между нами. Клянусь Богом,
в Которого вы не верите, и Матерью Его, Которую вы оскорбили, семью мечами
в Ее сердце и землею моих предков, честью моей собственной матери, судьбой
моего народа и чашей крови Господней.
- А я,- сказал атеист,- даю вам честное слово.