"Гилберт Кит Честертон. Недоверчивость отца Брауна (рассказы) ("О Брауне") " - читать интересную книгу автора

неизвестно. А жаль, для города это большая потеря.
Рейс ничего не ответил (а может, просто не смог ответить) и побежал за
ворота. На широких каменных плитах, из-под которых пробивались зеленые
колючки, неподвижно лежала, на том самом месте, где упала, маленькая фигурка
в черном, а огромную толпу сдерживал, в основном жестами, какой-то стоящий
на переднем плане гигант. Стоило ему поднять руку, как толпа подавалась
вперед или назад, как будто он был волшебником.
Альварес, диктатор и демагог, был действительно очень высок, осанист и
разодет, как попугай. На этот раз он облачился в зеленый мундир с яркой
тесьмой, серебряными змейками разбегавшейся по сукну, а на шее у него на
бордовой ленточке красовался орден. Его короткие вьющиеся волосы уже
поседели и, по контрасту с кожей, которую друзья называли оливковой, а
враги - темной, казались отлитыми из чистого золота. Его крупное лицо,
обычно такое живое и энергичное, на этот раз выражало неподдельное горе и
гнев.
По его словам, он ждал отца Брауна в кафе, как вдруг услышал шум, звук
падающего тела, выбежал на улицу и обнаружил лежавший на мостовой труп.
- Я прекрасно знаю, что думают некоторые из вас, - сказал он, с
высокомерным видом обводя глазами собравшихся, - и если вы меня боитесь, а
ведь вы боитесь, могу вас заверить: я к этому убийству непричастен. Я -
атеист, а потому не могу призвать в свидетели Бога, но готов поклясться
честью солдата и порядочного человека - моей вины здесь нет. Если бы убийцы
были у меня в руках, я собственноручно повесил бы их на этом дереве.
- Разумеется, нам приятно слышать это от вас, - с церемонным поклоном
отвечал ему старик Мендоса, стоявший у тела своего погибшего
единомышленника, - но мы так потрясены случившимся, что сейчас нам нелегко
разобраться в своих чувствах. Приличия, мне кажется, требуют унести тело
моего друга и разойтись. Насколько я понимаю, - с грустью добавил он,
обращаясь к доктору, - надежды, увы, нет?
- Нет, - отозвался доктор Кальдерой.
Джон Рейс вернулся домой в полной растерянности. В это трудно было
поверить, но ему не хватало человека, с которым он и знаком-то не был. Он
узнал, что похороны назначены на следующий же день: вероятность бунта росла
буквально с каждым часом, и всем хотелось, чтобы критический момент поскорее
миновал. Когда Снейт видел застывших на веранде индейцев, они были похожи на
деревянные фигуры древних ацтеков. Но он не видел, что с ними стало, когда
они узнали о смерти священника.
Не соблюдай они траур по своему религиозному вождю, они бы обязательно
взбунтовались и линчевали вождя республиканцев. Что же касается
непосредственных убийц, линчевать которых было бы делом совершенно
естественным, то они словно под землю провалились. Никто не знал их имен,
никто никогда не узнает, видел ли перед смертью отец Браун их лица. Однако
неизъяснимое удивление, навсегда застывшее на лице покойного, могло
означать, что своих убийц он все же узнал. Альварес настаивал, что это не
его рук дело; за гробом он шел в своем роскошном, расшитом серебряными
галунами зеленом мундире, с выражением подчеркнутого подобострастия на лице.
За верандой каменная лестница круто поднималась на высокую насыпь,
окруженную живой изгородью из кактусов. Внизу дорога была запружена народом:
осиротевшие аборигены молились и плакали. Но, несмотря на вызывающее
поведение местных жителей, Альварес держался достойно, с завидным