"Гилберт Кит Честертон. Недоверчивость отца Брауна (рассказы) ("О Брауне") " - читать интересную книгу автора

чувство, которое с недавнего времени стал испытывать Джон Адаме Рейс: ничто,
оказывается, так живо не напоминало ему в его скитаниях о старой поленнице,
о добропорядочных провинциальных нравах и о Библии, которую он читал по
складам, сидя у матери на коленях, как круглое лицо и старомодный черный
зонтик отца Брауна.
Он поймал себя на том, что стал следить за суетливо пробегающим по
улице, вполне заурядным и даже смешным на вид человечком в черном; причем
следить с каким-то нездоровым любопытством, словно тот - ходячая загадка или
парадокс. Казалось, во всем, что ему ненавистно, вдруг обнаружилось нечто,
вызывающее невольную симпатию. Рейс испытал такое чувство, будто дьявол, в
отличие от мелких чертей, оказался самым обычным существом.
И вот, выглянув лунной ночью в окно, он увидел, как по улице в сторону
городских ворот семенит, шаркая ногами по тротуару, в широкой черной шляпе и
в длинном черном плаще тот самый дьявол, демон непостижимой беспорочности.
Заинтересовавшись, сам не зная почему, Рейс стал гадать, куда шел священник
и каковы его планы, да так увлекся, что маленькая черная фигурка уже давно
скрылась из виду, а он все стоял у окна, гладя на залитую лунным светом
улицу. Но тут он увидел нечто еще более интригующее. Мимо прошли, как по
освещенной сцене, два человека, которых он сразу же узнал. Голубоватый,
призрачный свет луны, словно софитом, выхватил из темноты густую копну
курчавых волос, стоявших торчком на голове маленького виноторговца Экштейна,
а также очертания еще одного, более высокого и смуглого человека с орлиным
носом, в высоком, старомодном, надетом набекрень черном цилиндре, отчего вся
его фигура чем-то напоминала привидение в театре теней. Однако в следующий
момент Рейс устыдился того, что позволил луне сыграть с собой столь злую
шутку, ибо, присмотревшись, он узнал густые черные бакенбарды и крупные
черты лица доктора Кальдерона, почтенного городского эскулапа, которого он
однажды застал у постели заболевшего Мендосы. И все же в том, как они
перешептывались, как вглядывались в темноту, было что-то подозрительное.
Неожиданно для самого себя Рейс перемахнул через подоконник, выпрыгнул из
низкого окна на улицу и, как был, с непокрытой головой, двинулся вслед за
ними. Он видел, как они скрылись в темном проеме городских ворот, а через
мгновение оттуда раздался жуткий крик, громкий и пронзительный, причем Рейсу
он показался особенно душераздирающим потому, что кричавший отчетливо
произнес несколько слов на каком-то неизвестном языке.
В следующую минуту раздался топот ног, крики, а затем башенки на
воротах и высокие пальмы вздрогнули от оглушительного - яростного или
горестного - рева, собравшаяся толпа отпрянула назад, к воротам; казалось,
она вот-вот ринется обратно, в город. А затем под погруженными во тьму
сводами арки гулким и печальным эхом разнеслась весть:
- Отец Браун мертв!
Рейс так и не понял, почему от этих слов внутри у него все оборвалось,
отчего ему показалось, что все его самые заветные надежды рухнули; так или
иначе, он со всех ног побежал в сторону ворот, где столкнулся со своим
соотечественником, газетчиком Снейтом. Снейт возвращался в город; он был
бледен, как полотно, и нервно пощелкивал пальцами.
- Это чистая правда, - подтвердил он, и в его голосе прозвучало нечто,
отдаленно напоминающее скорбь. - Приказал долго жить. Врач говорит, что
надежды нет. Какие-то здешние черномазые, будь они прокляты, ударили
священника дубинкой по голове, когда тот проходил через ворота. Почему -