"Гилберт Кит Честертон. Недоверчивость отца Брауна (рассказы) ("О Брауне") " - читать интересную книгу автора

сочинять детективные истории в духе Шерлока Холмса, и к герою этих историй
стали обращаться за помощью и поддержкой. С этой минуты бедный священник
хотел только одного - чтобы его оставили в покое. И тогда мистер Снейт стал
подумывать о том, не пора ли отцу Брауну последовать примеру друга доктора
Уотсона и не исчезнуть на время, бросившись, как знаменитый сыщик, со скалы.
Священник, со своей стороны, был готов на все, лишь бы истории о нем хотя бы
на время прекратились. Ответы на письма, нескончаемым потоком шедшие из
Соединенных Штатов, с каждым разом становились все короче, а когда отец
Браун писал последнее письмо, он то и дело тяжко вздыхал.
Было бы странно, если бы невиданный ажиотаж, поднявшийся на севере, не
дошел до южного городка, где отец Браун рассчитывал пожить в тишине и покое.
Англичане и американцы, составлявшие значительную часть населения этой
южноамериканской страны, преисполнились гордостью от того, что в
непосредственной близости от них живет столь знаменитая личность.
Американские туристы, из тех, что с ликующими возгласами рвутся в
Вестминстерское аббатство, рвались к отцу Брауну. Дай им волю, и они бы
пустили к нему, словно к только что открывшемуся памятнику, экскурсионные
поезда его имени, до отказа набитые любителями достопримечательностей.
Больше всего ему доставалось от энергичных и честолюбивых коммерсантов и
лавочников, которые требовали, чтобы он покупал и расхваливал их товар. И
даже если на рекомендации священника рассчитывать не приходилось, они
продолжали засыпать его письмами в надежде на автограф. А поскольку человек
он был безотказный, они делали с ним все, что хотели. Когда же отец Браун по
просьбе франкфуртского виноторговца Экштейна набросал на бумаге несколько
незначащих слов, он и не подозревал, чем это чревато.
Экштейн, маленький, суетливый, курчавый человечек в пенсне, настаивал,
чтобы священник не только попробовал его знаменитый целебный портвейн, но и
дал ему знать, где и когда он это сделал. Отец Браун настолько привык к
причудам рекламы, что просьба виноторговца его нисколько не удивила, и он,
черкнув Экштейну пару строк, занялся делом, представлявшимся ему несколько
более осмысленным.
Но тут он вновь вынужден был отвлечься, ибо принести записку, и не от
кого-нибудь, а от самого Альвареса, его политического противника,
приглашавшего миссионера прийти на совещание, которое должно было состояться
вечером в кафе за городскими воротами и на котором враждующие стороны
рассчитывали наконец-то прийти к обоюдному согласию по одному из
принципиальных вопросов. Проявив покладистость и тут, отец Браун передал с
ожидавшим ответа краснолицым, по-военному подтянутым курьером, что
непременно будет, после чего, имея в запасе еще около двух часов, решил
заняться своими непосредственными обязанностями. Когда же пришло время
уходить, он налил себе знаменитый целебный портвейн господина Экштейна,
бросил лукавый взгляд на часы, осушил бокал и растворился в ночи.
Городок был залит лунным светом, и когда священник подошел к городским
воротам с претенциозной аркой, за которой виднелись экзотические верхушки
пальм, ему показалось, что он стоит на сцене в испанской опере. Один длинный
пальмовый лист с зазубренными краями, свисавший по другую сторону арки, в
ярком лунном свете напоминал черную пасть крокодила. Впрочем, у священника,
быть может, и не возникла бы столь странная ассоциация, не обрати он
внимания еще на одну вещь. Ветра не было, воздух был совершенно неподвижен,
а между тем своим наметанным глазом исследователя отчетливо видел, как