"Гилберт Кийт Честертон. Парадоксы мистера Понда" - читать интересную книгу автора

остановить его.
- Его вряд ли удастся догнать, ваше превосходительство, - возразил
сержант Шварц. - Фон Шахт - превосходный наездник, и у него самая быстрая
лошадь в полку.
- Вы должны не догнать, а остановить его, - возразил Грок. -
Остановить человека можно по-разному, - растягивая слова, проговорил
маршал. - Можно голосом, а можно и выстрелом. Выстрел из карабина наверняка
привлечет его внимание, - уточнил Грок еще более невыразительным голосом.
И в третий раз сержант молча отдал честь. Его суровое лицо по-прежнему
оставалось совершенно непроницаемым.
- Мир меняется не от наших слов, - сказал Грок. - Переделать мир можно
не упреками и похвалами, а только делом. Сделанного, говорят, не воротишь.
В настоящий момент без убийства нам никак не обойтись. - Маршал метнул на
сержанта колючий взгляд своих стальных глаз и добавил: - Я имею в виду
Петровского, разумеется.
И тут впервые непроницаемое лицо сержанта Шварца расплылось в мрачной
улыбке. Откинув брезентовый козырек палатки, он, как и двое курьеров до
него, вышел наружу, вскочил в седло и растворился во мраке. Последний из
трех всадников был еще менее склонен предаваться пустым фантазиям, чем
первые двое. Но коль скоро и он до некоторой степени был человеком, мертвая
равнина, по которой он скакал темной ночью, да еще с таким поручением,
действовала на него столь же угнетающе. Он словно бы ехал по высокому
мосту, под которым разверзлась бездонная и безбрежная пучина, в миллионы
раз более страшная, чем море. Здесь ведь нельзя плыть ни самому, ни в лодке
- болото неминуемо затянет вниз. Сержант ощущал присутствие какой-то
древней, как мир, зыбкой субстанции, лишенной всякой формы, не являющейся
ни землей, ни водой. В этот момент, мнилось ему, все в природе так же зыбко
и непрочно, как эта трясина.
Он был атеистом, как тысячи таких же, как и он, скучных, деловых
северных немцев, однако он не принадлежал к тем счастливым язычникам, что
воспринимают прогресс человечества как нечто само собой разумеющееся.
Мир для него был не зеленым полем, где все распускается, растет,
плодоносит, а пропастью, куда со временем, словно в бездонную яму,
низвергнется все живое, и эта мысль помогала ему выполнять странные
обязанности, возложенные на него в этом чудовищном мире. Серо-зеленые пятна
растительности, смотревшие сверху развернутой географической картой,
представлялись ему скорее историей болезни, чем историей роста, а водоемы,
казалось ему, полны не пресной водой, а ядом. Он помнил, какую суету обычно
подымают все эти гуманисты по поводу отравленных источников.
Впрочем, размышления сержанта, как и всякого, к размышлениям не
склонного, вызваны были тем, что этот сугубо практичный человек отчего-то
нервничал, испытывал какую-то смутную тревогу. Уходившая вдаль, совершенно
прямая дорога казалась ему не только жуткой, но и бесконечной. Странное
дело: так долго ехать и даже издали не видеть преследуемого, У фон Шахта,
как видно, и впрямь была превосходная лошадь, ведь выехал он немногим
раньше. Надежды на то, чтобы догнать фон Шахта, о чем Шварц предупреждал
маршала, было мало, однако рассмотреть его вдали он должен был, судя по
всему, очень скоро.
И вот когда от унылого, пустынного пейзажа повеяло полной
безысходностью, сержант наконец увидел того, за кем гнался.