"Федор Чешко. На берегах тумана " - читать интересную книгу автора

- Что - "почему"?
- Почему холодно?
- Потому что зима.
- А почему зима?
- Ну как это - почему зима? Да потому, что всегда так бывает: после
осени зима настает. Значит, уж так назначено.
Некоторое время слышится только сосредоточенное сопение - думает.
Потом опять:
- А осень - это как?
- Да почем же я знаю, горе ты мое? Осень - осень и есть. Дожди идут,
огород родит хуже, холодно...
- Как зимой?
- Ну нет. Зимой куда как холоднее.
- А осень уже скоро будет?
- Нет. Сперва будет весна, потом лето, а уж потом - потом...
- А почему?
- Да ты хоть на миг замолчишь сегодня или нет?! Вот ведь пристал
колючкой к подолу! Бешеного на тебя нет, успокоить некому... Ой, прости,
прости, Бездонная, не дай накликать мальчонке...
- А что такое "накликать"? А Бездонная - это кто?
- Мал еще. Не поймешь.
- А почему "не дай"? Пусть даст, может, это вкусно?
- Да отстань ты! Занята я сейчас, не видишь, что ли? Вон лучше иди к
отцу приставай. Хон! Хо-о-он! Бросай дурью тешиться с деревяшкой своей,
займи ребятенка!

Резец был бронзовый, старинной работы. Он входил в дерево легко и
плавно, не обламывая щепу, как нынешние; стружка эта вилась за отточенным
лезвием невесомой упругой лентой, радуя сердце добрым смолистым духом.
Подумать только, что за такую драгоценность бродячий меняла запросил
всего-навсего две брюквы да горшок патоки. Вот ведь бестолочь (прости,
Бездонная, за грубое слово), цены товару не знает!
Впрочем, Раха считает бестолочью не менялу, а Хона: "Две брюквищи и
целый горшок патоки в конце зимы за пустяковину отдал! Не голова у тебя -
подставка для лысины!" Патоки ей жалко... А Хону разве не жалко было
бритвы, от отца доставшейся, которую Раха, не спросясь, отдала тому же
меняле за семена какой-то редкостной съедобной травы? Теперь столяру
приходится выскребать щетину с лица обломком дрянного ножа, но Рахе и дела
нет до его мучений. Баба, что с нее взять...
Никогда еще Хону не работалось так хорошо. Крепкое, выдержанное дерево
не сопротивлялось чудесному инструменту, и руки будто сами собой совершали
привычное им дело, освобождая голову для несуетных мыслей.
Мыслям этим никто не мешал. Раху зазвала к себе соседка Мыца, женщина
Торка-охотника, зазвала для какого-то пустяка. Значит, до темноты Раху
домой ждать не стоит. И Леф тоже не пристает, и не видно его, и не слышно.
Занятие себе нашел: роется в старом столярном хламе, выкинуть который Хон
Рахе не позволяет, а перебрать руки не доходят. Ничего, пусть мальчишка
забавляется: глядишь, и приохотится к ремеслу.
Леф... Как же так получилось, почему? Ведь не сын, не родной - вовсе
неведомый кто-то. Вон сидит на корточках возле кучи не нужного никому