"Юрий Михайлович Чернов. Судьба высокая 'Авроры' " - читать интересную книгу автора

запоминал лица, фамилии, малейшие проявления деловых качеств подчиненных,
цепко держал их в памяти. По возможности общался с матросами не только в
служебное время, [18] правда мимолетно, урывками, опытный глаз многое
схватывал и на лету.
Вот и сегодня, проходя по палубе, где у железной бочки с водой матросы
собирались на перекур, Егорьев услышал реплику:
- Нам бы рыбешки жареной, братцы, а мы рыбаков поджарили!
Заметив каперанга, матрос осекся. Егорьев помнил и лицо, и фамилию
этого комендора - Аким Кривоносое. Однажды на учении он обратил на него
внимание: сноровист, ловок, боевит, энергичен.
- Как зовут? - спросил командир.
- Аким Кривоносов! - отчеканил комендор.
- Молодец! - похвалил Егорьев комендора, запоминая его смешливые и
дерзкие глаза.
Он знал: людям с такими глазами, в которых удаль и вызов, живется
нелегко. Боцману в них обычно мерещится насмешка, кондуктору - скрытое
непослушание, а виноват всегда матрос...
Егорьев не подошел к курившим, не показал, что слышал реплику
Кривоносова, заинтересовался другим: метрах в пяти от железной бочки
какой-то матрос кормил птиц. Когда он бросал комочки хлеба, они шарахались,
потом прыг-скок, прыг-скок, - подбирались к хлебу и жадно клевали.
Стоял октябрь, пора птичьих перелетов. Из Европы в Африку летели
огромные стаи. Усталые пичуги садились на реи, на леера, на мостики. Боцманы
гоняли их - птицы оставляли бесчисленные отметины, - а матросы охотно
прикармливали летучих путешественников.
- Хлеба хватает? - спросил Егорьев, стоя за спиной кормящего.
Матрос стремительно обернулся. Увидев каперанга, вытянулся, руки словно
впаялись в бедра:
- Виноват, ваше высокоблагородие!
Он был высок, сухопар, даже под робой угадывались крепкие мускулы.
- Корми, корми, - подбодрил его Егорьев. - Как зовут, кем служишь?
- Минный электрик Андрей Подлесный, - бойко отрапортовал матрос, поняв,
что каперанг наказывать не собирается.
- Дома птицу держал? [19]
- Никак нет, мастер по ремонту железнодорожных путей, - ответил
Подлесный. - Жалко их: на чужбину летят. Матрос вздохнул, качнув острым
кадыком. Казалось, говоря о птицах, он думал не только о них.
- Сколько вас у отца-матери? - спросил командир.
- Одиннадцать нас, ваше высокоблагородие.
- Ну-ну, корми, - сказал Егорьев. - А птицы вернутся. Перезимуют и
вернутся...
На крейсере кое-кто смотрел на "вольное" обращение командира с
матросами как на чудачество, а старший офицер Аркадий Константинович
Небольсин такой демократизм явно не одобрял. Давно разобравшись в пружинах,
движущих карьеру, он придерживался простой формулы, многократно
подтвержденной практикой: подавляй тех, кто подчинен тебе, ублажай тех, кому
подчинен ты. Младшим - разгон, старшим - поклон.
Между командиром и старшим офицером установились отношения сдержанной
вежливости. И хотя "философия" Небольсина вызывала у Егорьева раздражение,
внешне это не проявлялось, жило где-то в глубине. Правда, при выходе из