"Юрий Михайлович Чернов. Судьба высокая 'Авроры' " - читать интересную книгу автора

консервных банок, и незаконный пришелец понял, что корабль - его дом.
Шарик умел стоять на задних лапах, передней деликатно тормоша матроса,
и тут уж невозможно было не дать циркачу кусочек рафинада.
Если ему казалось, что встречный идет не с пустыми руками, Шарик несся
как угорелый, бросался в ноги, прыгал на грудь.
Матросы полюбили Шарика. Наверное, он напоминал им покинутую землю,
довоенную жизнь. Это мохнатое, ласковое существо вносило что-то очень важное
в регламентированный и жесткий уклад людей, надолго, а может быть навсегда,
оторванных от дома.
В ту минуту на рейде Дакара, когда Шарик показывал, как бранится
боцман, на госпитальном "Орле" грянул оркестр. Через несколько секунд
матросская братва уже знала: к сестрам милосердия на катере прибыл "сам" -
так называли Рожественского.
Вездесущие вестовые и всевидящие сигнальщики еще в Танжере узнали, что
адмирал посетил "Орел". Ничего особенного в этом как будто не было, но за
время похода Рождественский не побывал ни на одном корабле. Бросилось в
глаза: почему такое внимание госпитальному судну?
Шли дни, и сигнальщики отметили: катер постоянно курсирует между
флагманским броненосцем и "Орлом".
Матросам лишь попадись на язык: все косточки перемоют в соленой водице!
А тут еще на берег увольнения не дали. Угольной пыли наглотались, на солнце
изжарились. В кубрик не пойдешь - задохнуться можно. Вот и получается: стой
на палубе, забавляйся с Шариком или гляди, как адмирал под музыку
госпитальный "Орел" пленяет.
И пошли суды-пересуды, стали гадать на все лады, по какой надобности
"сам" к сестрицам зачастил: наверняка будущие баталии обговорить надо.
Подтрунивали и над комендором Григорием Шатило, еще слегка прихрамывавшим:
- Эх, Шатило, тебе не пофартило. Подставил бы свою ногу под осколки
попозже - сейчас петухом бы ходил в курятнике! А то старому да лысому ноги
по трапам ломать. Легко ли?! [25]
Офицеры тоже не остались безучастны к госпитальному судну. Злоязычный
лейтенант Дорн не упустил случая поточить лясы: мол, думал ли кто, что
суровый адмирал так печься о раненых изволит. То цветочки пошлет, то
собственной персоной пожалует.
Все, конечно, знали, что на "Орле" ни одного раненого нет.
- Язык у вас без костей, - заметил Дорну Небольсин. - Известно, что у
Зиновия Петровича на "Орле" племянница. Добровольно на войну отправилась.
- Известно, известно, - подтвердил лейтенант фальшиво-примирительным
голосом. - А еще известно, что племянница дружит со старшей сестрой Сивере.
И та, Аркадий Константинович, добровольно. Воевать так воевать!
При Егорьеве обычно подобных разговоров не заводили: командир был
строгий служака, но сам Егорьев невзлюбил командующего, и, как ни гасил в
себе это чувство, оно росло.
Рожественскому, ни разу не ступившему на борт "Авроры", даже на
расстоянии удавалось досаждать командиру крейсера, как, впрочем, и
командирам других кораблей. На флагманском броненосце непрерывно взметались
флажки, сигнальщики не успевали передавать выговоры и порицания экипажам за
мелкие недоделки, порою за мнимые провинности. То адмиралу казалось, что
крейсер не так идет в кильватерной колонне, то на погрузке угля оркестр
играет слишком громко или слишком тихо, хотя у трубачей глаза вылезали из