"Николай Черкашин. Тайны погибших кораблей (От 'Императрицы Марии' до 'Курска')" - читать интересную книгу автора

дури и отваги, огня и смерти... Кто в море не ходил, тот Бога не маливал...
Это про нас сказано. Японцы продали нам "Пересвет", как цыган кобылу: дыры в
водонепроницаемых переборках были заклеены пробковой крошкой и тщательно
закрашены, свищи в трубопроводах также замазаны...
Вместо обещанных японцами семнадцати узлов хода "Пересвет" едва
вытягивал четырнадцать... И такой-то вот калека-ветеран должен был пройти
все океаны земли, обогнуть матушку-Россию от Японии до Лапландии и оттуда,
из Александрова-на-Мурмане, грозить надменному германцу. Столь грандиозный
проект могу объяснить лишь тем, что к концу войны наш Генмор играл ва-банк,
тут и валет за туза шел.
Оставалось уповать на небесную канцелярию, русского матроса да нашего
командира - каперанга Иванова-Тринадцатого. То был опытный моряк,
отличившийся еще в русско-японскую, когда лейтенантом заменил на "Рюрике"
убитого командира. Знал он и подводное дело, будучи одно время начальником
подводных лодок на Дальнем Востоке. А на "Пересвет" пришел с новейшего
строящегося дредноута "Измаил" по личному распоряжению морского министра.
Нам импонировало, что в опасный и долгий поход каперанг взял и своего сына -
гардемарина Морского корпуса. Юноша стоял вахты и никогда не кичился своим
особым положением.
Под стать командиру был и наш старший офицер Михаил Михайлович
Домерщиков, личность колоритная и романтическая.
За какую-то провинность он попал в пулеметную морскую команду при Дикой
дивизии. Там он творил чудеса храбрости и отчаянной отваги. Срывает на грудь
полный Георгиевский бант, и выходит ему высочайшая амнистия с производством
в лейтенанты. В этом чине он командует госпитальным судном "Португаль" и
снова дерзит смерти, да так, что император вручает ему золотую георгиевскую
саблю. С нею он и прибыл на "Пересвет" и в нашем походе еще раз доказал
достоинство своих регалий. Я так просто спасителем его своим считаю. За день
до рокового выхода наш старшой выпросил у англичан новейшие самонадувающиеся
спасательные пояса. Мы ведь до Порт-Саида дошли с одной гнилой пробковой
крошкой в матрацах.
Простите меня, старика, я верю в мистику чисел. Наш поход казался мне
обреченным уже потому, что фамилия командира включала в себя "чертову
дюжину" - Иванов-Тринадцатый. Впрочем, и без того было много других дурных
предзнаменований. Еще в Японском море на пробах машин "Пересвет" сел на
камни у мыса Басаргин. В японском порту Майдзуру, куда мы потом пришли на
ремонт, броненосец так поставили в сухом доке, что получился прогиб корпуса,
да такой, что все тридцать два котла сдвинулись с мест и порвали свои
паропроводы. В довершение всех бед чья-то коварная рука опрокинула на
корабль паровой доковый кран, взорвался котел, и только по счастью никто не
пострадал. И когда мы проходили Цусиму и судовой священник отец Алексей
заревел на панихиде по русской эскадре: "Пучиною покрыл их, погрязоша во
глубине, яко камень", тут не только у меня, у многих на душе кошки
заскребли.
Нет, что ни говорите, а злой рок преследовал нас на всем пути. И в
команде, и в кают-компании открыто поговаривали о вражеских агентах,
проникших на корабль, об интригах англичан, под чью опеку нас передали, о
германских субмаринах, извещенных о нашем маршруте... Слишком много странных
и опасных вещей случалось на походе. Необъяснимая история произошла в
Сингапурском проливе. На траверзе маяка, стоявшего на скалистых островах,