"Холли Чемберлен. Наше лето " - читать интересную книгу автора

я жила с рождения и до того дня, как убралась из Мус-Дроппинс,* штат
Нью-Хэмпшир, на учебу в Бостон, штат Массачусетс.
______________
* Лосиное дерьмо (англ.).

Университет Аддисона. Ах, святилище и гавань будущих великих artistes,
именно так: французский термин всего здесь уместнее.
Известных также как неудачники.
Нет, не так. Это несправедливо. Далеко не все, кто учился в Аддисоне,
оказались неудачниками.
Да, многие начали в таком качестве и с годами только отточили роль. Все
знали этих ребят. Такие есть в каждой школе. Те самые, кто выпячивал грудь,
пыжился, хвастал, без умолку расписывал будущую голливудскую карьеру и в
конце концов приползал домой, виновато поджав пресловутый хвост, чтобы
простоять за стойкой бара в местной забегаловке всю оставшуюся жизнь.
Другие поступали на первый курс. С блеском в глазах, исполненные
искреннего, трогательного оптимизма и готовности посвятить жизнь Искусству.
И потом, обычно к середине второго курса, большинство становились
неудачниками, поняв, что не обладают никаким актерским талантом.
Неудачники или позеры. Или забавная комбинация того и другого.
Я сама начала учебу в восемнадцать: та самая комбинация неудачницы,
вставшей в позу. Я бы сказала, довольно впечатляюще. Не всякий может
похвастаться таким гнусным характером в столь юном возрасте.
И что еще более впечатляет (и редко встречается!) - к концу четвертого
года поглощения высшего образования (весь смысл обычно сводился к "хочешь
косячок, старина?") я уже не была ни неудачницей, ни позеркой.
(Видите? Я знаю, в каких случаях употреблять "ни... ни", и не путаю
"ни" и "не". Неудачники ничего не смыслят в грамматике. Да и слово
"грамматика" пишут с одним "м". Позеры плевать хотели на грамматические
правила. Потому что заставляют подлипал писать за них сочинения.)
Итак, после четырех лет идиотских семинаров на темы новомодных теорий
актерской игры (их проводили люди, вершиной славы которых были в лучшем
случае ролики, рекламирующие дезодорант), смехотворно бесполезной практики в
крошечных редакциях прискорбно безграмотных местных газетенок (в штат
которых неизменно входил безнадежно скучающий представитель той или иной
партии, дремлющий у коммутатора, и бесконечных тематических вечеринок -
скажем, "Приходите в Костюме Вашего Любимого Современного Южноамериканского
Философа") к чему, спрашивается, я пришла?
Во-первых, полная безработица, которой, естественно, вряд ли стоит
гордиться, стало быть, позерство тут ни при чем.
Во-вторых, очень среднего качества университетское образование,
вселившее в меня нечто вроде стыда: посему и ряды неудачников я тоже не
пополнила. Образованием и объяснялось мое желание выучить правила
грамматики.
И все же я сознавала: если бы пришлось начать все сначала - какая
ирония! - я бы, возможно, вела себя так же по-дурацки, как и в первый раз.
Очень сомневаюсь, что, даже зная в восемнадцать то, что осознала в зрелом
двадцатидевятилетнем возрасте, решила бы поступать в Гарвард, или Браун, или
Северо-восточный.
Двадцать девять. Счет давно открыт. Впереди маячил тридцатилетний