"Джон Чивер. Буллет-Парк" - читать интересную книгу автора

Нейлз помог ему подняться на крыльцо, радуясь, что хоть в этом ведет себя,
как подобает хорошему сыну. Он всей душой хотел бы любить старика, но как
ему было еще доказать свое сыновнее чувство? Отец поднялся к себе, а мать
встретила Нейлза своей кроткой, скорбной, мудрой и такой милой улыбкой.
В палате было два стула, на одном сидел Нейлз, на другом лежала
подушка. Шагнуть к стулу, взять подушку, накрыть ею лицо матери, подержать
так несколько минут - и конец ее мукам. Нейлз встал, сделал шаг к стулу,
снял с него подушку и снова сел, держа ее на коленях. Да, но если она будет
сопротивляться? Если, несмотря на страдания и зияющие провалы памяти, она
всей силой инстинкта, еще держится за остатки уходящей жизни? Вдруг она
придет на минуту в сознание и в эту минуту постигнет, что убийца - родной ее
сын?
Вот о чем думал Нейлз в это утро, сидя напротив Нэлли.
Нэлли была не из тех женщин, что, не дав гостю опомниться и повесить
шляпу на вешалку, кидаются ему на шею и ошеломляют его страстным поцелуем.
Нет, Нэлли прелесть. Миниатюрная, с рыжеватыми волосами, она сидела за
столом в кружевном пеньюаре, распространяя вокруг себя легкий аромат
гвоздики. Она состояла членом всевозможных комитетов, ее моральный кодекс
был непоколебим, вкус, с каким она подбирала букеты к столу, безупречен,-
словом, она вполне могла служить прототипом героини какого-нибудь скетча,
что ставят в ночных клубах. Нэлли не была чужда и искусству. Картины,
украшавшие стены столовой, вышли из-под ее кисти - все три. Она покупала
полотно, натянутое на подрамник и испещренное ломаными синими линиями, как
геодезическая карта. Пространства, заключенные между этими линиями, были
пронумерованы. Цифра 1 означала желтый цвет, 2 - зеленый и так далее.
Прилежно следуя инструкции, Нэлли придавала безжизненному холсту глубину и
яркость осеннего заката в Вермонте или (на той картине, что висела над
сервантом) наносила на него портрет дочерей майора Гиллеспи работы
Гейнсборо. Получалось немного вульгарно, конечно, да она и сама это
подозревала, зато самый процесс сотворчества доставлял ей глубокое
удовлетворение. А недавно, движимая искренней любознательностью и желанием
быть в курсе основных веяний, она вступила в кружок по изучению современного
театра. Ей поручили сделать доклад о новой пьесе, которая шла на подмостках
одного из театров в Гринвич-Вилледж. Приятельница, с которой Нэлли
собиралась в театр, заболела, и ей пришлось ехать одной.
Спектакль давали в мансарде, рассчитанной на небольшое количество
зрителей. И в зале, и на сцене было душно. К концу первого действия один из
актеров скинул туфли, рубашку, брюки, а затем, повернувшись спиной к
зрителям, и трусы. Нэлли не верила своим глазам. Если бы она встала и
покинула театр в знак протеста, как несомненно поступила бы на месте Нэлли
ее мать, она тем самым как бы расписалась в неприятии современности. А Нэлли
стремилась быть современной женщиной и считала себя обязанной принимать
современный мир таким, каков он есть. Актер меж тем медленно повернулся к
публике и принялся непринужденно зевать и потягиваться. Все это было точным
воспроизведением жизни, как она есть, но в душе у Нэлли поднялась буря
противоречивых чувств, а ее ладони сделались липкими от пота. Воспитанная в
уважении к приличиям, она была оскорблена, темпераментная по натуре -
взбудоражена. Огни рампы померкли. Доигрывали пьесу одетые актеры, но в душе
у Нэлли что-то надломилось. Она вышла из театра в напоенный дождем воздух.
Чтобы попасть на автобусную остановку, Нэлли надо было перейти