"Джон Чивер. Семейная хроника Уопшотов" - читать интересную книгу автора

специфический запах кухонного жира и кукурузного масла был сильнее всех
испарений Атлантического океана, который здесь, среди островов, как бы
продолжавших пологий берег, словно дышал мужеством и печалью. Тысячи
полуголых купальщиков и купальщиц сплошь покрывали пляж или стояли в
нерешительности по колено в океане, точно эта вода, подобно водам Ганга,
была очищающей и священной, так что собравшиеся с разных сторон толпы
голых людей, растянувшиеся на много миль вдоль берега, создавали на этом
пространстве, отведенном под праздничный карнавал, подводные течения
паломничества; Розали и ее приятель, подобно любому из тысяч других людей,
виденных ими по пути, были в него вовлечены.
- Ты голодна? - спросил он. - Может, перекусишь? Ма дала нам столько,
что хватит на три раза. В перчаточном отделении у меня бутылка виски.
Корзина с провизией для пикника напомнила ей о его простоватой седой
матери, которая, наверное, вложила в корзинку какую-то частицу самой себя
- бдительной, никогда не осуждающей, но опечаленной развлечениями своего
единственного сына. Он делал что хотел. Его чистая, унылая и уродливая
спальня была осью их дома, и отношения между этим человеком и его
родителями были такие натянутые и молчаливые, что Розали они казались
окутанными тайной. В каждой комнате господствовали воспоминания о его
росте: ружья, палки для гольфа, школьные и лагерные призы, а на рояле
ноты, по которым он играл десять лет назад. Этот холодный дом и удрученные
родители были чужды Розали, и она думала, что его белая рубашка в это утро
пахнет желтыми лакированными полами, на которых он проводил свою
таинственную жизнь с Ма и Па. У ее приятеля всегда была какая-нибудь
собака. За всю жизнь у него сменились четыре собаки, и Розали знала их
клички, их повадки, их масти и их печальные концы. В тот единственный раз,
когда она встретилась с его родителями, разговор зашел о собаках, и она
почувствовала, что они думают об отношении своего сына к ней - не по злобе
и не по неприязни, а просто потому, что не умели подобрать других
выражений, - как о чем-то вроде его отношения к собакам. "Я чувствовала
себя определенно собакой", - говорила она.
Они проехали несколько праздничных деревенских площадей, где у двери
единственной открытой аптеки кипой лежали газеты и где собирались
торжественные процессии. Теперь они очутились среди сельской местности, в
нескольких милях от побережья, но почти не ощутили никаких перемен, так
как вдоль дороги по-прежнему тянулись магазины, рестораны, лавки
сувениров, теплицы и туристские домики. Он вез ее на пляж, который
посещался мало, потому что дорога была тяжелая и пляж каменистый, но
сегодня его ожидало разочарование: на лужайке, где он остановился, уже
стояли две машины. Он и Розали взяли корзинку с провизией и пошли по
извилистой тропинке к морю - открытому морю в этом месте. Вдоль тропинки
росли кусты розового шиповника. Розали чувствовала, как соль из воздуха
оседала на ее губах, и слизывала ее языком. Расщелина между скалами вела к
узкому, усеянному галькой пляжу, и тут они увидели внизу такую же парочку,
как они, и семью с детьми, а за ними зеленое море. Чувствуя на себе чужие
взгляды, он отказался от уединения, которого так страстно желал и которое
подступавшие со всех сторон скалы делали вполне возможным; он отнес
корзинку с провизией, бутылку виски и теннисный мяч на пляж и уселся на
виду у остальных купальщиков, как будто этот жест, означавший согласие
удовлетвориться простым, нескрываемым от чужих глаз развлечением, был