"Александр Чаянов. Венедиктов или достопамятные события жизни моей" - читать интересную книгу автора

Марья Прокофьевна наливала мне из медного пузатого
кофейника третью чашку и в пятый раз заставляла
рассказывать, как я спасал Настеньку, когда скрипнула дверь
и она сама вышла к нам из спальни в розовом капотике и вся
зардевшись от слышанных слов моих.

ГЛАВА V

Уже вечерело, когда я шел по Петровке, направляясь к
Арбату и держа в руках синий, небольшого формата конверт, на
котором Настенькиной рукой было написано: "Господину Петру
Петровичу Бенедиктову в собственные руки в номера Мадрид,
что на Арбате".
Конверт надушен был терпким запахом фиалок, а в моей душе
намечалось странное чувство ревности, на которую не имел я
никакого права.
Шел я в рассеянности, и у Петровских ворот чуть не сшибли
меня с ног кареты знатных посетителей, съезжавшихся в
Английский клуб. Монументальная белая колоннада клуба,
окаймленная золотом осенних листьев, принимала подъезжавших
посетителей. Ленты осенних бульваров, полные яркой радости,
подчеркивали синеву неба. Сгустки облаков застыли над
Москвой. Золото осени падало на новую московскую Данаю,
медленно шедшую передо мною по аллее, кого-то поджидая. На
ней было синее канзу, а тонкая рука ее сжимала пучок
завянувших астр.
Венедиктов сидел посреди 38 номера на засаленном,
просиженном зеленом диване и курил трубку с длинным чубуком.
На нем был яркий бухарский халат, открывавший волосатую
грудь. В комнате в беспорядке разбросаны были различные
вещи. Раскрытые баулы и сундуки говорили о готовящемся
отъезде. На столе стояла железная кованая шкатулка.
"А, это ты?" - холодно и недовольно встретил меня
Венедиктов. В полном трепета молчании протянул я ему
письмо. Нехотя взял он его и, взглянув на почерк,
вздрогнул. "Как!?" Встал. Провел руками по овлажненному
лбу, посмотрев на свет, вскрыл пакет. Стал читать, волнуясь
до чрезвычайности.
Почитая свою миссию законченной, счел я за лучшее
незаметно уйти, оставив его посреди комнаты с роковым
письмом в руке.
На заплеванной и полутемной лестнице меблированных комнат
пахло кислой капустой, и какой-то корявый и веснушчатый
мальчишка чистил, приплевывая, гусарские ботфорты. Выйдя на
улицу, вздохнул я свободно.
Ах, господа, трудно до чрезвычайности носить кому-либо
запечатанные письма от той, которую любишь безмерно.
Ступая по лужам и не зная, куда направить путь свой,
снова почувствовал я гнет чужой воли над своею душою.
Ощущал тягостно, что приказывает он мне вернуться. Кутался