"Александр Чаянов. Венедиктов или достопамятные события жизни моей" - читать интересную книгу автора

Плошки освещали громаду театрального здания, и оно,
казалось, таило в себе разгадку мучившей меня тайны. Через
минуту шел я маскарадной ротондою, направляясь к зрительному
залу.

ГЛАВА II

Спектакль уже начался, когда я вошел в полумрак затихшего
зрительного зала. Флигеровы лампионы освещали дрожавшие
тени дворца Аль-Рашидова. Колосова, послушная рокоту струн,
плыла, кружась в амарантовом плаще. Колосова-царица на
сцене, и я готов был снова и снова кричать ей свое браво.
Однако и она, и все сказочное видение калифова дворца
рассеялись в душе моей, когда я опустился в отведенное мне
кресло второго ряда. В темноте затихшего зала почувствовал
я отчетливо и томительно присутствие того значительного и
властвующего, перед чем ниц склонялась душа моя многие
месяцы. Вспомнилось мне неожиданно и ясно, как в детстве
тетушка Арина показала мне в переплете оконной рамы букашку,
запутавшуюся в паутине и стихшую в приближении паука.
"Браво!! Браво!!" Колосова кончила, и хор пиратов
описывал владыке правоверных прелести плененных гречанок. Я
уселся плотнее в кресло и, уставив зрительную трубу на
сцену, пытался побороть в себе гнетущее меня чувство.
В тесном кругу оптического стекла, среди проплывающих
мимо женских рук и обнаженных плеч, открылось мне лицо
миловидное, с напряжением всматривающееся в темноту
зрительного зала.
Родинка на шее и коралловое ожерелье на мерно
подъемлющейся дыханием груди на всю жизнь отметили в моей
памяти это видение.
Томительную покорность и страдание душевное видел я в ее
ищущем взоре. Казалось мне ясно, что и она и я покорны
одному кругу роковой власти, давящей, неумолимой.
На минуту потерял я ее в движении сцены и по своей
близорукости не сразу мог найти без зрительной трубы.
Меж тем сцена наполнилась новыми толпами белых и черных
рабынь, и вереницы pas des deux сменились сложными пируэтами
кордебалета.
Вдруг голос мучительно терпкий пронизал всю мою душу, и в
нем снова узнал я ее, и снова всплыло ее чарующее лицо,
белыми локонами окаймленное в оптическом круге зрительной
трубы моей. Голос глубокий и преисполненный тоскою просил,
казалось, умолял о пощаде, но не калифа правоверных, не к
нему обращался он, а к властителю душ наших, и я отчетливо
чувствовал его дьявольскую волю и адское дыхание совсем
близко в темноте направо.
Занавес упал. Акт кончился. Ищущий взор мой скользнул
по движущимся волнам синих и черных фраков, по колышущимся
веерам и сверкающим лорнетам, шелковым канзу и кружевным