"Александр Чаянов. Венедиктов или достопамятные события жизни моей" - читать интересную книгу автора

Уже синенький домик с мезонином показался у меня перед
глазами, когда робость овладела мною всецело и до конца. Я
не мог сделать ни шагу более. Пусть Настенька проспит эту
ночь в неведении! Пусть беспокойство ее не заменится мраком
отчаяния!
Вернулся домой. Посмотрел в зеркало. Исхудалое лицо
взглянуло на меня из рамки карельской березы. Отяжелевшие
впалые глаза отмечались ужасными синяками. Я не мог
заставить себя прикоснуться к ужину и, отпив два глотка
горячего пунша, велел Феогносту постелить мне на диване
постель и потуже набить две трубки Капстаном.
Была глубокая ночь, но не мог я собраться с мыслями даже
настолько, чтобы раздеться и лечь спать. Тупо смотрел,
ничего не понимая, на пламя догорающей свечи.
Стук в окно, которое я забыл занавесить, прервал мои
тяжелые размышления.
Труба архангела не смогла бы потрясти меня больше; я
бросился к окну и сквозь запотелое стекло, в лунном свете
увидел Настеньку - простоволосую, закутанную в ковровую
шаль. "Спасите меня: убийца гонится за мною по пятам!"
Я не расспрашивал более: через минуту, забыв о
стыдливости (ах, друзья мои! о чем нельзя было забыть в эту
минуту!), я быстро переодевал Настеньку, стоящую передо мной
в одной рубашке, в свое мужское платье. А когда мы
перелезали через забор в сад попадьи и рука моя судорожно
сжимала отцовский пистолет, кто-то тяжело и упорно стучался
в дверь моего дома. Через полчаса мы были на знакомом
постоялом дворе в Садовниках, а на рассвете друг моего
детства и молочный брат Терентий Кокурин мчал нас на своей
тройке в город Киржач, без подорожной, без паспортов, к
сестре моей матушки Пелагее Минишне.

ГЛАВА XI

"...Вот и все, Пелагея Минишна. Больше я и сам не знаю",
- закончил я свой рассказ и посмотрел на старушку. Моя
добрая тетушка вздохнула и принялась устраивать нас, не
задавая никаких вопросов, только изредка пристально
всматриваясь то в Настеньку, то в меня.
Сшили мы Настеньке нехитрое платьице из аглицкой фланели,
которое шло ей к лицу чудесно, как, впрочем, были ей к лицу
и тетушкины роброны времен Елизаветы Петровны и славных дней
Екатерины.
Первые дни сидела она, родная голубушка, в уголке дивана
недвижно, как зверушка в клетке, и как-то испуганно глядела
на нас. Отчетливо и с радостной грустью помню я дни, когда
тетушка, окончив с хозяйством, присаживалась к нам и, быстро
мелькая спицами, вязала чулки, Настенька смотрела в сад, где
опадали последние желтые листья, и, задумавшись, гладила