"Олег Игоревич Чарушников. Картотека (Сб "Если так рассуждать...")" - читать интересную книгу автора

чуял маленький заячьим своим сердчишком, как плотными рядами лежат искры в
бешено крутящемся диске, а неумолимое лезвие высекает их на смертный
полет... Изгоняет с темного лежбища на сжигающий свет, чтоб вспыхнули они
и погасли, умерли разом на кожаном фартуке, на ледяном полу парадного, на
каменных сапогах императора точильщиков...

Так же гасли искры и теперь. Но Грандиозов о гибели их больше не размышлял
- к чему думать о смерти, когда она у тебя самого за дверями! А размышлял
он о том, как бы не слукавил точильщик, не притупил лезвие, действие коего
должно быть точным и единственным. А точильщик, хоть и был как вылитый -
тот, из детства, в каменных сапожищах, но за работу драл, шельма, куда
больше. Да еще грозился, будто скоро запретят ему ходить по подъездам;
точить ножи-ножницы придется в единообразной мастерской, куда запись за
полгода, а качество - хреновей не бывает.
Но долой, долой императора из головы! Дело есть дело, и мысли дурные - вон!
Грандиозов вынул секатор, осмотрел лезвие. Блеском ударило по глазам от
обточенного на диво металла. Но бессильна была кромка садовой гильотинки:
газета попалась мокрая, дырявая, с томатными пятнами. Означало это, что
часа своего дождались ножницы маникюрные.
Продев пальцы в узкие, дамские колечки, Грандиозов поклацал острыми
стальными крылышками в воздухе - примеривался. Держа ножницы на отлете,
другой рукой бережно развернул пахучую газетную страницу...
И тут взорвалось за стеной! Рассыпалось в железном гудении и вновь
громыхнуло, да так, что бюрократы зашевелились в углу, зашелестели
страницами, зашуршали в панике. Снова трахнуло за стенкой, загудела-заныла
басом струна, проникая в самый мозг ошеломленного Грандиозова. И тут же
обрушился на него слепящий вал звуков, словно ливень отрезал старика от
мира, где оставалось последнее взлелеянное счастье - газетные листы на
столе, ножницы и власть.
Несчастный Грандиозов вскочил и сквозь бурю прокричал проклятие какому-то
дальнему, застенному жителю, пригрозил ему сухим кулачком. Но буря не
укротилась, а напротив, пошла в разгул: некто бешеный рявкнул хрипло и
затянул, завел волчью арию, а грохот понесся, нарастая, за ним в
электронном радении.
Не впервой было Грандиозову переживать музыкальные штормы и обвалы из-за
стены, ко многому притерпелся он в долгой и небезгрешной жизни. Поэтому на
свет немедленно была извлечена ушанка с тесемочками и нахлобучена
непосредственно на костяную шапочку-шлем.
И укротилась буря. Отодвинулась на квартал. А когда Гранциозов потуже
стянул меховые уши тесемками, и вовсе блаженство настало. Оглох мир.
Беззвучно шелестели страницами бюрократы, не клацали рвущиеся к работе
ножницы, на кухне неслышно падал в ловушку мусор.
Уже мягче, отходя душой, старик Грандиозов погрозил стенке пальцем,
потянулся и придвинулся к столу.
Начиналось.
Начиналась работа.


Глава 2.