"Карел Чапек. Обыкновенная жизнь" - читать интересную книгу автора

перекликаются дети, взволнованно кудахчут куры, и мама зовет с порога: "Где
же ты?" Это ведь только сказать - городок, а в нем между тем такая уйма
жизни - как широкая река: прыгни в свою лодочку и притаись, пусть качает
тебя, пусть уносит - прямо голова пойдет кругом, и тебе чуть ли не
страшновато. Спрятаться от всех - это ведь тоже выход в мир.
IV

А мир детей, когда они собираются вместе, - это уже нечто совсем иное.
Одинокий ребенок забывает в игре о себе, обо всем, что его окружает, и
забвенье это - вне времени. В общие игры детей вовлечено более широкое
окружение, и их общий мир подчинен временам года. Никакая скука не заставит
мальчишек играть в шарики летом. Шарики катают весной, как только оттает
земля; это - закон, столь же серьезный и непреложный, как тот, который велит
распуститься подснежникам или печь пасхальные жаворонки - матерям. Несколько
позднее играют в салочки и прятки, а уж школьные каникулы - время всяких
отчаянных похождений: например, бегать в поле за кузнечиками или купаться
тайком в реке. Ни один уважающий себя мальчишка не ощутит потребности
зажигать костер летом; это делают осенью, когда запускают змеев. Пасха,
каникулы, рождество, ярмарка, гулянья, храмовый праздник - все очень важные
даты и резкие переломы времени. Детский год имеет свое чередование, он
строго расчленен по периодам; одинокий ребенок играет в вечности, стайка
детей - во времени.
Сынишка столяра не был в этой стайке личностью, сколько-нибудь
выделявшейся; на него мало обращали внимания, корили за то, что он маменькин
сын и трусишка. Но разве не он вынес на пасху трещотку, которую вырезал для
него пан Мартинек, разве не добывал щепы для сабель и не было у него сколько
угодно чурочек? А дерево - ценный материал. Чем был в сравнении с ним
мальчишка стекольщика со своими грязными кучками замазки? Вот сын маляра -
другое дело; раз как-то он выкрасил себе физиономию ярко-голубой краской и с
тех пор пользовался особым почетом. Зато на дворе у столяра были доски, и на
них можно было достойно, молча качаться, а не есть ли и это некое отторжение
от земли, следовательно, исполнение самой жаркой мечты? Пусть мальчишка
маляра выкрасил лицо голубым: его никогда не звали покачаться.
Игра есть игра, дело серьезное, дело чести; и нет в игре никакого
равенства: ты или выдаешься, или подчиняешься. Следует признать, я не
выдавался; я не был ни самым сильным, ни самым смелым в стае и, кажется,
страдал от этого. Какой мне прок оттого, что местный полицейский моему отцу
козырял, а маляру - нет! Когда отец надевал длинный черный сюртук и шел в
городской совет, я, ухватившись за его толстый палец, старался шагать так же
широко, как он; эй, мальчишки, видите, какой у меня важный папа! В праздник
вознесения он даже держит один шест балдахина над священником; а когда у
него именины, то накануне вечером приходят местные музыканты и играют в его
честь! И папа стоит на пороге, без фартука, и с достоинством принимает дань
уважения. А я, опьяненный мучительной сладостью гордыни, высматриваю моих
сверстников, которые благоговейно слушают музыку, и, чувствуя легкий озноб,
наслаждаюсь этой вершиной мирской славы и трогаю папу, чтоб все видели, что
я - его. А на другой день мальчишки и знать не хотят о моем триумфе; опять я
- тот, кто ничем не выделяется и кого никто не желает слушать - разве только
я позову их качаться к нам во двор. А вот нарочно не позову, лучше сам не
стану качаться; и я, с горя, назло, решил выделяться хотя бы в школе.