"Карел Чапек. Обыкновенная жизнь" - читать интересную книгу автора

О господи, нечего даже приводить в порядок, - такой несложной и обыкновенной
была моя жизнь.
Нечего больше укладывать, а во мне все еще сидит - как бы это назвать?
- мания порядка. И я без нужды завожу часы, которые завел недавно, без нужды
выдвигаю ящики - нет ли в них еще чего, не замеченного мною. Вспоминаю
учреждения, в которых работал,- не осталось ли там чего-нибудь, чего бы я не
завершил, но перевязал ленточкой? И уже не думаю я о зяблике, который глянул
на меня одним глазком, словно спрашивая: а ты кто таков? Да, все готово,
словно мне предстоит уезжать, и вот я жду, когда подадут машину; вдруг так
пусто становится, не знаешь, что бы еще взять в руки, и озираешься в
сомнении,- не забыл ли чего. Ну да, вот в чем дело: беспокойство. Я искал,
что бы еще привести в порядок,- да нечего было; осталось лишь беспокойство -
не проглядел ли чего важного; глупость, конечно, но - вспухает, как страх,
как физическая стесненность у сердца. Пусть так, больше нечего делать; а
дальше-то что? И тут мне пришло в голову: наведу-ка я порядок в своей жизни,
вот и дело. Одним словом, напишу обо всем, чтоб потом аккуратно сложить и
перевязать ленточкой.
Сперва мне стало чуть ли не смешно: господи, к чему это, на что? Для
кого будешь писать? Такая обыкновенная жизнь - о чем и писать-то? Но я уже
знал тогда, что буду писать, только сопротивлялся еще - из скромности, что
ли, или еще почему. Ребенком я видел, как умирала старуха соседка: мама
посылала меня к ней, чтоб принести, подать ей что нужно. Это была нелюдимая
старуха, никогда ее не видели на улице или разговаривающей с кем-либо. Дети
немножко боялись ее за то, что была она так одинока. Раз как-то мама говорит
мне: сейчас к ней не ходи, ее сейчас исповедует священник. Я не мог постичь,
в чем может исповедоваться такая одинокая старая женщина; мне страшно
хотелось прижаться носом к ее окошку, чтоб увидеть, как она исповедуется. А
священник пробыл у нее почему-то до бесконечности долго. Когда я после зашел
к ней, она лежала с закрытыми глазами, и на лице ее было такое покойное и
торжественное выражение, что мне стало не по себе. "Вам что-нибудь нужно?" -
еле выговорил я; она лишь покачала головой. Теперь я знаю: она тоже навела
порядок в своей жизни, а это - священное дело для умирающих.
II

А правда: почему бы не описать и такую, совсем обыкновенную жизнь?
Во-первых, это мое личное дело; быть может, не было бы потребности писать,
если б было кому рассказать о себе. Иной раз в разговоре приплетется
воспоминание о чем-то из прошлого - пусть всего лишь о том, что готовила на
обед мама. Всякий раз, как упоминаю об этом, экономка моя сочувственно
кивает, будто говорит: ах да, да, много вы пережили; я-то знаю, я тоже
трудно жила. С нею невозможно говорить о таких простых вещах: слишком
жалостливая у нее натура, и во всем она ищет, чем бы растрогаться. А другие
слушают твои воспоминания одним ухом, нетерпеливо, им самим хочется поскорее
вставить: "А у нас, в мои молодые годы, было, так-то и так-то..." Мне
кажется, люди в известной степени хвастаются своими воспоминаниями; кичатся
тем, например, что во времена их детства свирепствовала дифтерия или что они
были очевидцами того страшного урагана, словно во всем этом есть их личные
заслуги.
Наверное, каждый испытывает потребность увидеть в своей жизни что-то
примечательное, важное, что-то драматическое; вот и любят толковать об