"Карел Чапек. Обыкновенная жизнь" - читать интересную книгу автора

исключительных событиях, которые видели на своем веку, и ждут, что события
эти сделают их самих предметом повышенного интереса и восхищения.
В моей жизни не случалось ничего из ряда вон выходящего и
драматического; если и есть мне о чем вспоминать, так только о спокойном,
естественном, почти механическом течении дней и лет, вплоть до последней
точки, которая - впереди и которая, надеюсь, будет столь же мало
драматической, как и все остальное. Должен сказать, что, оглядываясь, я
просто нахожу удовольствие в том, что позади меня - такой прямой и ясный
путь; в этом есть своя красота - как в хорошем, ровном шоссе, на котором
нельзя заблудиться. Я почти горжусь, что дорога моя такая правильная и
торная, могу окинуть ее единым взглядом до самого детства и еще раз
порадоваться тому, что она так хорошо видна. Какая прекрасная, обыкновенная,
неинтересная жизнь! Никаких приключений, ни борьбы, ничего исключительного
или трагичного. То же славное и даже сильное впечатление, как, скажем, от
хорошо налаженного механизма. Он остановится без всяких перебоев; не будет
никакого скрипа, он закончит работу бесшумно и покорно. Так и должно быть.
Всю жизнь я любил читать. Сколько прочитал я книг о разных удивительных
приключениях, сколько встретил в них людей трагических судеб, исключительных
характеров - словно и писать-то больше не о чем, кроме как о необычных,
исключительных, единичных случаях и историях! А жизнь между тем не из ряда
вон выходящее приключение, жизнь - всеобщий закон; и все не обычное, не
повседневное в ней - не что иное, как скрип в ее сочленениях. Не лучше ли
славить жизнь в ее норме и обыденности? Неужели она - менее жизнь, когда
ничто в ней не заскрипело, не застонало, не грозило разбиться? Зато мы
проделали массу работы, исполнили все обязанности - от рождения до смерти.
Моя жизнь была вполне счастлива, и мне ничуть не стыдно того маленького,
правильного счастья, какое находил я в педантичной идиллии моего
существования.
Помню похороны в родном моем городке. Впереди - министранты в стихарях,
с крестом; за ними оркестр - блестящий корнет-а-пистон, валторна, кларнет и
самый красивый из них - геликон. И священник в белом облачении, в квадратной
шапочке, и гроб, который несут шестеро мужчин, и черная толпа - все
серьезные, торжественные и чем-то похожие на кукол. А надо всем этим высоко,
мощно разливается траурный марш, вскрикивает корнет, жалуется кларнет, глухо
рыдают трубы ангельские; траурная музыка заполонила улицу, весь городок,
поднялась до неба. Все бросили свои дела и вышли из дверей, чтобы, склонив
голову, отдать последний долг уходящему. Кто умер? Король, герцог или герой,
что несут его так торжественно и высоко? Нет, он был мельником, дай бог ему
вечное упокоение; хороший был человек и справедливый, да что ж - годы... Или
он был колесник или скорняк; вот окончил свой труд человек, и это - его
последний путь. Мне, маленькому, больше всего хотелось быть одним из
министрантов, шагавших во главе процессии, или нет, лучше уж - тем, кого
несут в гробу. Ведь это так торжественно, словно несут короля; все, все,
склонив головы, воздают честь доброму человеку, соседу, на его триумфальном
пути, колокола отзванивают ему славу, и флейта ликующе плачет -я готов был
пасть на колени перед тем великим и святым, что зовется "человек".
III

Отец был столяр. Самое раннее мое воспоминание: сижу на теплых опилках
во дворе мастерской, играю скрученными кудрями стружек. Подмастерье Франц