"Александр Борисович Чаковский. Свет далекой звезды (Повесть) " - читать интересную книгу авторахочется тебе сказать, Виктор. Вот ты говоришь: "Культ, культ", "в период
культа"... Что ты разумеешь под этими словами? - Мрачный период нашей истории, - поспешно ответил Виктор, - время, когда невиновных людей бросали в тюрьмы, когда правда была в загоне, когда... Да что вы мне задаёте такие элементарные вопросы, Владимир Андреевич! Разве вам самому всё это не ясно? - Да, - ответил Завьялов, - сегодня мне ещё не всё ясно, Виктор. В отличие, скажем, от тебя, для которого всё ясно, как дважды два четыре. Но вот по самому главному вопросу у меня нет сомнений. Ты словом "культ" определяешь целую эпоху. Был каменный век, железный век, бронзовый, был период культа... Я тебя спросил, что ты разумеешь под этими словами - "период культа"? И ты мне ответил: время беззаконий, подавления правды... А я с тобой не согласен. - Вы не согласны?! - с неподдельным изумлением воскликнул Виктор. - Вы, человек, лично пострадавший от этого самого культа, не согласны? Не верю своим ушам! Неужели вы жалеете, что с ним покончено?! - Нет, Виктор, я не жалею. Я радуюсь. Но прежде чем согласиться с тобой или продолжить спор, мне надо знать, какое содержание ты вкладываешь в слова "период культа личности". Боюсь, что для тебя долгие годы нашей истории представляются лишь периодом одних беззаконий, неправды и произвола. - А для вас? - Для меня? Нет, для меня дело намного сложнее. Я в первую пятилетку ещё подростком был, но помню, всё помню. И как мы отца на работу в политотдел МТС провожали, и как Московский электрозавод первым в стране и как челюскинцев спасали, и как Чкалов, Байдуков и Беляков после своего перелёта возвращались... Я тогда на улице Горького в толпе стоял. От самого Белорусского вокзала до Кремля шпалерами стояли люди, бросали цветы, солнце сияло, по радио "Широка страна моя родная" пели - тогда эта песня только что появилась. Войну в Испании помню... Я всё помню, Виктор, всё... Марину Раскову, Гризодубову видел, как Федосеенко, Васенко и Усыскин в воздух на стратостате поднялись - помню, - ты, наверно, и фамилий-то таких никогда не слышал. А я до сих пор помню... Они хотели выше всех в небо подняться, выше всех флагов советский флаг вознести, но погибли. Все трое погибли. Он, Усыскин, комсомольцем был. Те, двое, уже немолоды, в гражданской войне участвовали. А он комсомолец твоего возраста. Вот тебе и два поколения!.. Пока их стратостат падал, они журнал вели, чтобы люди знали... Их в Кремлёвской стене похоронили. Ты был там когда-нибудь, у самой Кремлёвской стены? Пойди... Почитай имена тех, на мраморных досках. Я стоял тогда на площади, когда этих троих хоронили. Давно дело было, больше двадцати лет назад, а я помню, всё помню... А потом война. Гастелло, и Матросов, и Зоя, и панфиловцы - они ведь тоже не за культ сражались. Да и я сам в те годы стал человеком... - Но в те же годы, - прервал его Виктор, - вас лишили самого дорогого для вас права - летать! - Верно. И всё же я не могу называть прожитые годы только двумя словами - "период культа", как это делаешь ты, потому что в те годы свершались подвиги, потому что миллионы людей, и я среди них, верили в святость того, что мы делали. Не из страха и принуждения, а потому, что |
|
|