"Александр Борисович Чаковский. Свет далекой звезды (Повесть) " - читать интересную книгу автора

словом, из дворянства. Так вот, перешёл он в семнадцатом году на нашу
сторону, позже его Чека по ошибке чуть не замела, но тут сам Дзержинский
вмешался. Вступил этот офицер в Красную Армию и дослужился до советского
генерала. А в тридцать седьмом его посадили. Только Дзержинского-то уже не
было... В сорок первом, когда немцы к Москве подходили, рассказывают,
вызвал к себе этого генерала Сталин. "Не время, говорит, сидеть: надо
родину защищать". Ну, на такую, с позволения сказать, шутку мог этот
генерал многое ответить, потому что никакой вины за собой не знал. Но был
он человек военный и ответил коротко: "Есть, готов служить". Назначили его
командиром дивизии. И вот случилось так, что попала эта дивизия в
окружение, дралась, пробиваясь к своим, до последней капли крови. Всё же
немцам удалось почти всех солдат перебить, а генерала захватить в плен.
- Фашисты всех, кто остался в живых, - продолжал рассказ Завьялов, -
под расстрел или в лагерь, на снег, - дело зимой было, - за колючую
проволоку. А генерала - в тёплый дом со всеми удобствами, и часовой у
входа, не то для охраны, не то для почёта. Проходит день, другой. Вызывают
нашего генерала на допрос. Даже нет, не вызывают, сам фашистский генерал,
командующий армией, к нему лично приезжает.
"Здравствуйте, - говорит немец, - честь имею поздравить с
освобождением из варварской страны, добро, мол, пожаловать. На каком языке
угодно вашему превосходительству изъясняться: на немецком, французском или
английском?"
Генерал молчит.
"Господин генерал, - продолжает немец, - мы всё знаем. Вы - бывший
царский офицер, представитель старинного дворянского рода. Вас сажала Чека.
Вас, не виновного, продержали четыре года в тюрьме. Это счастливый случай,
что вы оказались у нас. Лучше поздно, чем никогда. Я - генерал, барон фон
такой-то, честь имею представиться..."
"Здравия желаю", - отвечает наш генерал. Должен тебе сказать, что был
он до крайности вежливым человеком.
"Генерал, - продолжает тот немец, - нам всё ясно. То, что вы
оказались на стороне большевиков, - это парадокс, нонсенс, недоразумение.
Теперь вы будете жить среди людей, равных вам по происхождению,
образованию, воспитанию. Мы охотно предоставим вам командную должность в
армии вашего соотечественника, генерала Власова, или, если угодно, отправим
в Берлин для работы в генштабе. Сейчас мы проделаем некоторые
формальности... Вы сообщите моему начальнику оперативного отдела то, что
знаете о расположении советских частей на моём участке фронта, затем мы
предоставим вам самолёт..."
"Простите, ваше превосходительство, - прерывает его наш генерал (он
был, повторяю, исключительно вежливым человеком), - но как же я, офицер,
присягавший на верную службу Красной Армии, могу нарушить присягу и дать
вам просимые сведения?"
"Вы смеётесь, генерал! - восклицает немец. - Присяга, верная
служба!.. Какое значение могут иметь эти понятия в обществе, в котором вам
пришлось жить? Разве там верят в бога? Разве вся эта терминология может
иметь там высокое значение, которое придаём ей мы, кадровые офицеры
цивилизованных армий?"
"Тем не менее я присягал, господин генерал".
"Хорошо, - соглашается немец, - извините. Я был бестактен. Вы устали,