"Александр Борисович Чаковский. Свет далекой звезды (Повесть) " - читать интересную книгу автора - Законы? - усмехнулся Виктор. - Я признаю лишь один закон: "Человек
есть мера всех вещей". Вернее, его совесть, честность. - Послушай, - начал Завьялов, - вот ты говоришь о совести и о честности. Но возьмём такой классический пример. Идёт гражданская война. Два брата: один - белый, другой - красный. Кто честен? Кто прав? - Каждый может быть прав по-своему, - ответил Виктор. - А петлюровцы, махновцы, интервенты и прочие? Тоже "по-своему"? Сколько же на свете правд? - Опять центрифуга. - Да нет, Виктор, почему же? Правда отдельных людей должна соответствовать какой-то одной, большой правде, их правды этим соответствием и проверяются... И никак ты не сможешь остаться в пределах только своей личной, персональной правды, своего, так сказать, частного, натурального хозяйства. Рабочий, отбирающий завод у капиталиста, прав? - О господи!.. - Прав или нет? - Ну, прав. - Отлично. Но, с точки зрения капиталиста, он - грабитель. Видишь, даже уже такая классическая правда, как заповедь "не укради", оказывается спорной. - Но рабочий, отбирая завод, не считает перед лицом своей совести, что он грабит, - возразил Виктор. - Он, так сказать, восстанавливает социальную справедливость. - Но капиталист-то считает как раз наоборот! С точки зрения его совести, рабочий как раз эту-то справедливость и нарушает! Неужели ты не создаёт, и того, кто присваивает? Значит, решение спора "кто прав?" только в одном. В признании большой, главной, объективной правды. Правды тех, кто создаёт. Тогда всё станет ясным. Рабочий прав, а капиталист нет. Виктор встал. - Я не хочу всё это слушать, - сказал он решительно. - Ещё немного, и вы начнёте доказывать, что всё, что открылось людям теперь, ничего не меняет и Павлик Морозов по-прежнему остаётся примером доблести. А я, если хотите знать, не терплю этого Павлика. - Павлик Морозов, - сказал Завьялов, - раскрыл преступление. Его отец прятал преступников, кулаков. Они хотели голодом людей заморить. - Но из них, из этих повзрослевших Павликов, выросла потом вся эта привычка доносительства. Весь этот период культа личности! - упорствовал Виктор. - Неправда! - воскликнул Завьялов. - Из сознания, что нет на свете ничего более святого, чем безопасность революции, не может вырасти привычка доносительства! Наоборот! Она вырастает там, где люди забывают об интересах революции, где думают не о её, а прежде всего о своей собственной безопасности, когда человек бежит в Чека не потому, что знает об угрозе стране, её лучшим людям, общему делу, а прежде всего боится за себя: как бы не подумали, что он укрыл, промолчал, не заявил... Или из стремления извлечь выгоду для себя, - не для других людей, а именно для себя! Вот из этого подлого стяжательства и боязни и рождается доносительство. А Павлик Морозов не думал о награде. И о себе не думал. И не Павлики Морозовы ответственны за то, что происходило позже, а те, кто заставил ни в чём не |
|
|