"Вадим Черновецкий. Лолиты " - читать интересную книгу автора

говорить. Нет, не говорить. Я хочу ее. Я опять подхожу к ней. Я не могу
сопротивляться своим ногам, которые не могут сопротивляться моему члену.
И она опять еще вежлива. Я выдавливаю из себя какие-то слова, а она
треплется свободно, как счастье. Но под конец она говорит мне:
- Пойди пока пообщайся с кем-нибудь еще.
Какое отвратительное унижение! Я ненавижу ее и хочу порвать на части. Я
понимаю умом, что каждый имеет право общаться с кем хочет и не общаться с
кем не хочет. Я понимаю, что не прав, что чудовищно не прав, но хочу отыметь
ее, зверски отыметь, и готов ненавидеть всех и вся, кто хоть как-то этому
мешает.
Юность, прекраснейшая пора человеческой жизни... Пора романтических
мечтаний, высоких стремлений и рыцарского благородства. Героическая,
счастливейшая пора, о которой вспоминают потом всю жизнь с ностальгией.
Я проклинал родителей, которые дали мне эту жизнь, себя, умеющего
говорить только об искусстве и философии, что интересно примерно 0,1 %
людей, силу своего влечения, разрывающего меня в клочья, и весь этот мир,
кроме звезд. Звезды я любил всегда. В детстве они были моими лучшими
друзьями. Как жаль, что они приходят к нам только ночью. И какое счастье,
что они понимают даже самых странных и одиноких людей, что они готовы
исцелить любые, даже самые разодранные в кровь души. "Где сердце мое глухо
скрежещет зубами", - написал один мой друг в свободном стихе. Почти все
смеялись над этой фразой, посчитав ее нелепой, но, по-моему, она гениальна.
Трудно было описать мое состояние лучше.
Не помню, подходил ли я к ней еще. Помню только, что потом она вдруг на
меня обозлилась и стала грубой. В автобусе я пошел к кипятильнику набрать
горячей воды, чтобы попить с родителями чаю и поесть всяких макарон.
- Опять за водой идешь! - закричала она на меня. - А другим оставить?!
Это было совершенно неожиданно для меня, я даже опешил. Затем я
вспомнил, что она сказала мне, что ее мама - бухгалтер.
- Сразу видно: дочь бухгалтера, - негромко ответил я.
Похоже, я попал в точку. Я почти физически ощутил унижение и гнев,
сразившие это соблазнительное, жаркое, юное, обнаженное тело. Да, да, я
унизил и груди ее, так мучившие меня, и ярко-голубые глаза, преследовавшие
меня, даже когда я смотрел в окно, и каждый золотистый волосик на ее
загорелой спинке, и оголенные бедра, которыми она все время вихляла, и
изящную шею с играющими при повороте головы мышцами и сухожилиями, и
божественный подростковый животик с кокетливо глядящим на мир вертикальным
пупочком, который показывала она всем и каждому. Я отомстил; как сладко я ей
отомстил!
И той ночью я мылся в ванной в гостиничном номере, а снаружи, за
дверью, ложились спать родители. Ванна была маленькая, лечь в ней было
невозможно. Делать это в одной комнате с родителями, пусть даже и ночью под
одеялом, я не решался. Оставался один выход - рука.
Вода, моя любимая вода между теплой и горячей, омывала меня со всех
сторон. Как я любил эти жемчужные капли, потоки, брызги! Как я был
благодарен этому душу! Я сел, вытянул ноги, схватил рукой свой орган и
принялся двигать его кожу вверх-вниз.
Помню нарастание этой сладкой ярости, этого могучего томления - и
страх, что опять ничего не выйдет, потому что не лежа у меня никогда этого
не получалось. Помню оглушение чувств: голова моя закинута, на грудь и живот