"Вадим Черновецкий. Лолиты " - читать интересную книгу автора

тайников души, но ее там было явно недостаточно. Тогда я решил набраться
семени и отчаяния. Этого у меня было выше крыши. Так что не храбрость, а
именно эти две вещи толкнули меня к ней.
Я подошел к ней тогда, когда автобус стоял в очереди на
белорусско-польской границе. О, она согласилась со мной говорить! Я
почувствовал себя нищим, которому подали сто рублей. Я был горд, смущен и не
верил своему счастью. Да, да, я сумел ее заболтать, мы ушли с ней куда-то
далеко, вдоль ряда машин. Автобус даже тронулся без нас, чем вызвал
неимоверную панику моих родителей. Но проехал он метров 15 и остановился,
потому как просто пододвинулся в очереди.
А мы - мы бежали с ней рядом до автобуса! Мне никогда этого не забыть.
Ее ярко-золотистые волосы цвета беспечного солнца, сияющего дня, радости и
веселья. Мои густо-черные волосы цвета тяжелой страсти, цвета жизни на грани
смерти, цвета глубины. Ее ясные голубые василечки-глаза цвета созревающего
детства, цвета нежности форм и сладости голоса. Мои пожирающие красоту
темно-карие глаза-угли, раскаленные от жажды и ненасытности, от
безнадежности и страдания.
Но она подарила мне эти секунды - мы бежали рядом! Нас овевал тот же
ветер, мы толкали ту же тропинку, в глазах наших отражались те же листья.
Она не думала ни о чем - я думал обо всем. Я бежал - и продолжал боготворить
ее и презирать ее, но теперь я был ею.
А потом, в салоне, я одержал еще одну маленькую победу: я сумел зазвать
ее к себе на соседнее пустое сидение. Пока мы говорили о какой-то фигне,
пока я справлялся с этим непосильным для меня тогда трудом, она была
благосклонна. Я даже положил руку на ее обнаженную талию, яростно горевшую в
моих мечтах. Я не верил в происходящее. Еще несколько часов назад она стояла
на вокзале и казалась мне недоступной и неприступной богиней юности, пустоты
и красоты, а вот теперь я разговариваю с ней на безумно сложные для меня
темы: как деревенские катают ее на мотоцикле, как не хотелось ей ехать в
Евросоюз, ибо чего там такого интересного, и в каком классе она учится. Да,
поддерживать такие беседы тогда было мне несравненно труднее, чем, скажем, о
том, кто такой Станислав Игнацы Виткевич. А пятнышко на моих шортах
мучительно разрасталось. Почему, почему я не умел тогда с ними обращаться?
Почему мне не пришло в голову, заболтав ее и загородившись с единственной
открытой стороны всякими сумками, предложить ей взять незаметно в руку мой
измученный орган и осчастливить его своей нежностью? Ну если не днем, то
хотя бы ночью, ведь будут еще ночи в этом страшном автобусе пыток?
И вот я не выдержал, я сорвался, из моих уст зазвучали эти жуткие,
убийственные слова: Набоков, Довлатов, Леонид Андреев... Я с отчаянием
чувствовал, как с каждым моим словом она все больше отдаляется от меня, как
убирает уже мою руку со своей волшебной голенькой талии, на которую я так
больше никогда ее и не положил. Но я ничего не мог с собой поделать.
- Ладно, мне там надо щас с мамой посидеть, - вежливо говорит она и
уходит. И каждый волосок ее гладкой удаляющейся спины убивает меня,
превращается в толстый и грубый канат, который душит меня все больше и
больше.
Плавленое золото висит в небе. И как только не обрушивается оно на
землю?
Наступает ночь, автобус опять встает в какую-то очередь, многие выходят
подышать свежим воздухом и говорят, говорят, говорят... Я тоже хочу