"Джон Ле Карре. Наша игра" - читать интересную книгу автора

собственнической стадии отношений: он - мое создание, и я должен владеть им,
за какие бы веревочки мне ни приходилось дергать, чтобы он оставался моим.
Спустя всего несколько недель после воцарения в советском посольстве в
Лондоне нового резидента человек с вероятным именем Брод после бесконечных
танцев вокруг Ларри наконец завербовал его. И теперь всякий раз, когда Ларри
встречается с Бродом, меня снедает тревога. Я не осмеливаюсь думать о том,
какие соблазны бередят его задумчивую впечатлительную душу, заполняя собой
вакуум его обычных забот. Когда я посылал его в этот огромный чуждый мир, я
хотел, чтобы он вернулся ко мне более моим, чем когда уходил. И хотя это
может прозвучать как фантазия собственника, но при этом еще мы, начинающие
кукловоды,-учились управлять нашими агентами: как нашими подопечными, как
нашей второй семьей, как мужчинами и женщинами, которых мы должны
направлять, консультировать, обслуживать, снабжать мотивацией, воспитывать,
вести к совершенству и которыми мы должны владеть.
И вот Ларри слушает меня, а я слушаю сам себя. И, уж конечно, я
настойчив и убедителен настолько, насколько это возможно. Именно из-за
этого, вероятно, Ларри ненадолго засыпает, потому что его потеющая голова
вундеркинда внезапно вздергивается вверх, словно он только что проснулся.
- У меня серьезная проблема, Тимбо, - бодро и доверительно заявляет
он, - даже сверхсерьезная. Ультрасерьезная.
- Поделись ею со мной, - великодушно разрешаю я.
Но моя душа уже ушла в пятки. Женщина, решаю я. Еще одна. Она
беременна, пыталась вскрыть себе вены, ушла от мужа, и тот гоняется теперь
за Ларри с большущим пистолетом. Машина, решаю я. Еще одна. Он ее разбил, ее
украли, он забыл, где он ее оставил. В течение нашей короткой совместной
оперативной работы все эти проблемы хотя бы по разу возникали, и в самые
тяжкие моменты я начинал спрашивать себя, стоит ли овчинка выделки, чем,
собственно, Верхний Этаж интересовался с самого начала этого предприятия.
- Это моя невинность, - поясняет он.
- Твоя что?
Он повторяет слово в слово.
- Наша проблема, Тимбо, состоит в моей близорукой, неизлечимой,
всепоглощающей невинности. Я не могу жить один. Мне нравится жизнь. Ее
фикции и ее реалии. Я люблю всех и все время. А больше всего я люблю того, с
кем разговаривал только что.
- И какая из всего этого мораль?
- А та мораль, что ты должен быть очень осторожен в выборе того, о чем
ты меня просишь. Потому что я обязательно это выполню. Ты такая
красноречивая свинья, такой славный парень. Ты должен быть экономным,
понимаешь? Ограничь себя. Не заглатывай меня одним куском.
Потом он поворачивается ко мне, поднимает лицо, и я вижу текущие по
нему, подобно дождевой воде, пьяные слезы. Однако они, похоже, никак не
влияют на его речь, которая, как всегда, уверенна и мягка.
- Я хочу сказать, что с продажей души у тебя проблем нет, потому что у
тебя нет души. Но как насчет моей?
Я игнорирую этот вопрос.
- Русские вербуют левых, правых и центристов, - отвечаю я
рассудительным тоном, которого он терпеть не может. - Они абсолютно
беспринципны и очень успешны. Если "холодная война" в один прекрасный день
станет горячей, они возьмут нас за горло, если только мы не возьмем на