"Джон Ле Kappe. Убийство по-джентльменски" - читать интересную книгу автора

он устало, - какая разница, кому достанется лишний час в пятницу вечером?
Кому все это интересно? Уж конечно, не мальчикам, не бедным милым
мальчуганам.
И Филдинг продолжал говорить о том о сем, и неизменно в гиперболических
тонах, взмахивая иногда рукой, точно желая поймать увертливую метафору. О
преподавателях говорил он с едкой насмешкой; и о воспитанниках - с
сочувствием, если не с пониманием; и об искусствах - с пылом и с театральной
растерянностью одинокого ценителя среди невежд.
- Кари не школа, а лепрозорий для умственно прокаженных. Кончили мы
университет и прибыли сюда, и стали обнаруживаться в нас симптомы.
Постепенное отгнивание интеллектуальных конечностей. Изо дня в день умы наши
чахнут, дух наш атрофируется и мертвеет. Мы наблюдаем за процессом этим друг
у друга, надеясь отвлечься от собственного гниения. - Он сделал паузу,
поглядел задумчиво на свои пальцы. - Во мне процесс завершен полностью. Я
представляю собой мертвую душу, а тело, в котором обитает сия душа,
именуется Карном. - Весьма довольный сделанным признанием, Филдинг развел в
стороны ручищи, распростер рукава-крылья мантии, словно гигантский
нетопырь. - Перед вами Вампир Карна. - Филдинг отвесил глубокий поклон. -
Alcoholique et poete! (Алкоголик и поэт! ( ф р . )) - И зычным раскатом
хохота завершил действо.
Филдинг поразил Джорджа Смайли - своими размерами, голосом,
капризно-переменчивым нравом, всей своей броской, крупнопланной манерой.
Смайли и привлекал и отталкивал этот спектакль, эта вереница взаимно
противоречивых поз; он не знал, требуется ли и от него, от зрителя, подача
реплик. Но Филдинг до того, видимо, ослеплен был огнями рампы, что забывал о
зрительном зале там, за рампой. Чем дольше вглядывался и вдумывался Смайли,
тем неуловимей казался ему этот характер - многоцветный, но пустоцветный;
дерзкий, но уклончивый; красочный, широкий, открытый и вместе с тем
лживо-извращенный. Не худо бы узнать подноготную Филдинга - богат ли он, к
чему стремится, чем в жизни огорчен. Приход Феликса Д 'Арси, возвещенный
мисс Трубоди, прервал раздумья Смайли.
Ни черных, ни иных свеч. Холодный ужин, превосходно приготовленный мисс
Трубоди. Не бордо, а рейнвейн, подаваемый вместо портвейна. И наконец,
наконец-то Филдинг упомянул о Стелле Роуд.
Шла приличествующая месту беседа об искусствах и науках. Беседа эта
была бы скучна (ибо не блистала познаниями), если бы не Филдинг, непрестанно
шпынявший Д'Арси и старавшийся, по-видимому, показать Д'Арси с наихудшей
стороны. О людях и проблемах Д'Арси судил в основном с точки зрения
"благопристойности" (любимое его слово) и отличался чисто женским
зложелательством к коллегам. Поговорили, затем Филдинг спросил Д'Арси, кто
заместил пока что Роуда.
- Никто, - ответил Д'Арси и прибавил елейно:- Ужасно потрясла эта
история всю школу.
- Чепуха, - возразил Филдинг. - Мальчики любят смертоносные бедствия.
Чем дальше мы от смерти, тем она притягательней. Для них все это праздник.
- Огласка делу была дана в высшей степени неблагопристойная, - сказал
Д'Арси. - В высшей степени. Сознание этого, считаю я, довлеет в умах
большинства наших преподавателей. - Он повернулся к Смайли. - Пресса, знаете
ли, источник вечных наших огорчений. В прошлом такое не могло бы иметь
места. В прежние времена великие фамилии и общественные установления наши