"Джон Ле Карре. Команда Смайли" - читать интересную книгу автора

подобных организациях, хотя и платил членские взносы. Однако она отправилась
по указанному адресу и позвонила - дом очень походил на церквушки, которые
она посещала: такой чудной и, казалось, запертый навсегда. Наконец дверь
распахнулась - на пороге, опершись на палку, с надменным видом стоял старый
белогвардеец в косо застегнутой кофте.
- Все уехали, - махнул он палкой в другой конец мощеной улицы. -
Съехали. Закрылись. Более крупные организации вытеснили их, - добавил он со
смешком. - Народу - раз-два и обчелся, а групп - уйма, и ссорились они между
собой как дети. Неудивительно, что царь потерпел поражение! - В глаза
почему-то бросились плохо пригнанные фальшивые челюсти старого вояки и едва
прикрытая редкими волосами лысины.
- А генерал? - спросила Остракова. - Где генерал? Он еще жив или...
Старик ухмыльнулся: у нее к нему дело?
- Да нет, - схитрила Остракова, вспомнив о репутации любвеобильного
генерала, и изобразила застенчивую улыбку. Старик рассмеялся, щелкнув
челюстями:
- Ох уж мне этот генерал...
Затем куда-то пропал и, вернувшись, протянул кусочек картона, на
котором лиловыми буквами был отпечатан адрес в Лондоне. "Генерал никогда не
изменится, - сказал старик, - он и в раю будет гоняться за ангелами и
пытаться их опрокинуть, можете не сомневаться". И вот ночью, когда все
вокруг спали, Остракова села за письменный стол покойного мужа и написала
генералу со всею откровенностью, какая появляется у одиноких людей в общении
с совершенно незнакомыми людьми, написала по-французски, а не по-русски -
так получалось отвлеченнее. Она поведала ему о своей любви к Гликману - это
оказалось нетрудно, зная, что генерал, как и Гликман, любил женщин. Она
сразу же призналась, что приехала во Францию шпионкой, и рассказала, как
набрала материал для двух никчемных отчетов, которыми оплачивала свою
свободу. Она составила их a contre-coeur*, писала она, в основном выдумки и
увертки, пустяки. Но отчеты остались, как и подписанное ею обязательство, и
они ограничивают ее свободу. Затем она сообщила, что творится у нее в душе,
и о том, как она молилась Богу в русских церквах. С тех пор как рыжий
иностранец подошел к ней, писала Остракова, она живет в каком-то нереальном
мире: у нее такое чувство, что ей отказано в объяснении, зачем она живет,
хотя ее жизнь - сплошная мука. Она ничего не утаила от него, ибо не
чувствовала своей вины в том, что хотела вытащить Александру на Запад;
скорее, ее пугали угрызения совести за давнее решение остаться в Париже и
ухаживать за Остраковым до его смерти, после чего, продолжала она, Советы
все равно не пустили бы ее назад: она стала изменницей.
______________
* Против воли (фр.).

"Но, генерал, - вывела она, - если сегодня вечером мне надо было бы
предстать перед лицом моего Создателя и сказать обо всем, что лежит у меня
на душе, я повторила бы свое письмо Вам слово в слово. Моя дочь Александра
родилась в муках. Дни и ночи она сражалась со мной, а я сражалась с ней.
Даже в моем чреве она оказалась дитя своего отца. У меня не было времени
полюбить ее - она была для меня лишь маленьким еврейским воином, творением
своего отца. Но я твердо знаю, генерал: девушка на фотографии - не мой
ребенок и не ребенок Гликмана. Они подкладывают в гнездо не то яйцо, и хотя