"Джон Ле Карре. Команда Смайли" - читать интересную книгу автора

вручили дабы приколоть их к прошению, все были одинаково нечеткие. Остракова
жалела теперь, что не пересняла их, но тогда это не пришло ей в голову: она,
видите ли, считала, что скоро увидит оригинал. Ведь фотографии-то находились
у нее на руках не больше часа! Из посольства она помчалась с ними прямо в
министерство, а когда вышла оттуда, бюрократы уже перекладывали фотографии с
одного стола на другой. Но она внимательно их изучила! Бог мой, как же она
их изучала, проверяя, все ли одинаковы! В метро, в приемной министерства,
даже на тротуаре, прежде чем войти в здание, она разглядывала бездушное
изображение своего ребенка, пытаясь отыскать в застывших серых тенях хоть
какой-то след любимого человека. И ничего не находила. До тех пор - всякий
раз, как у нее хватало духу об этом подумать, - она представляла себе
подрастающую девочку с чертами Гликмана, которые так ярко проявились еще у
новорожденного младенца. Не может быть, чтобы такой здоровый, сильный
человек не оставил в своем потомстве четкого и прочного отпечатка. Однако на
фотографиях Остракова не видела ничего от Гликмана. Он, как флаг, выставлял
напоказ свое еврейство, как часть своей одинокой революции. Не правоверный,
даже не верующий - ему претила тайная религиозность Остраковой почти в такой
же мере, в какой претила советская бюрократия, тем не менее он взял у нее
щипцы, чтобы завить себе пейсы, как у хасидов, - дескать, пусть власти
проявят свой антисемитизм. Но в лице на фотографиях Остракова не замечала ни
капли его крови, ни единой искорки его огня - хотя огонь, по словам
незнакомца, горел в Александре на редкость ярко.
- Не удивлюсь, - вслух произнесла Остракова дома, - если они
сфотографировали труп. - Так она впервые высказала зародившиеся сомнения.
Работая на складе, сидя долгими вечерами в одиночестве в своей
крохотной квартирке, Остракова ломала голову, пытаясь придумать, кому бы
довериться - найти такого человека, который не заклеймит позором и не
осудит, который поймет, что она должна действовать с оглядкой на избранном
ею пути, и главное - который ничего не разболтает и тем самым не погубит,
как ее уверяли, шансы на воссоединение с Александрой. Затем однажды ночью то
ли Бог, то ли собственная память подсказали решение. "Генерал!" - озарило
Остракову. Ведь муж не раз говорил ей о нем!
"Эти эмигрантские группки - просто беда, - предупреждал он, - бойся их
как чумы. Единственный, кому стоит доверять, - это Владимир, генерал, старый
черт и большой любитель женщин, но настоящий мужчина, человек со связями, да
к тому же умеет держать рот на замке".
Но Остраков произнес это двадцать лет назад, а даже старые вояки
смертны. Кроме того, как фамилия Владимира? Она и отчества его тоже не
знала. Даже имя Владимир, поведал ей муж, генерал взял для военной службы,
поскольку его настоящее - эстонское имя - для Красной Армии не годилось. Тем
не менее на другой день Остракова отправилась в книжную лавку неподалеку от
собора Александра Невского, где нередко обменивались сведениями об убывающем
русском населении, и навела справки. Ей дали фамилию генерала и даже номер
телефона, но без адреса. Телефон же был отключен. Она отправилась на почту
и, уговорив сотрудников, наконец получила телефонный справочник 1956 года, в
котором значилось Движение за свободу Прибалтики на Монпарнасе.
Руководствуясь некоторыми соображениями, она обнаружила в книге по этому
адресу еще четыре организации: Рижскую группу, Ассоциацию жертв советского
империализма, Сорок восьмой комитет за свободу Латвии, Таллинский комитет за
свободу. Она отлично помнила, с каким презрением отзывался Остраков о