"Джон Ле Карре. Маленькая барабанщица" - читать интересную книгу автора

Годесберга и сознанием того, как полезна ему может оказаться встреча с
Алексисом? Нет, раньше. Гораздо раньше. "Это надо сделать, - говорил он
каждому, кто готов был слушать его, говорил еще весной, по окончании особо
грозного заседания руководства у Гаврона. - Если мы не захватим противника
на его территории, эти шуты из кнессета и министерства обороны в пылу
охоты взорвут к черту всю цивилизацию!" Некоторые из осведомленных лиц
уверяли, что план свой он выработал даже раньше, просто Гаврон год тому
назад не разрешил к нему приступить. Но это не имеет значения. Несомненно
одно: подготовка операции шла вовсю еще до того, как мальчишку выследили,
шла, несмотря на то, что Курц тщательно скрывал все следы ее от злобных
взоров Миши Гаврона и фальсифицировал свои докладные, чтобы ввести его в
заблуждение. "Гаврон" по-польски означает "грач". Мрачный, с хриплым
голосом, взъерошенный, он, конечно, и не мог быть никем другим.
"Найдите мальчишку! - приказывал Курц своей иерусалимской группе,
отправляясь в очередное малопонятное путешествие. - Есть мальчишка, и есть
его тень. Найдете мальчишку, вслед за ним выловим и тень - и дело в шляпе".
Он отменил отпуск и уничтожил субботу, он решил тратить собственные
скудные средства, лишь бы не требовать предварительных ассигнований. Он
лишал резервистов их ученых синекур, отзывая на прежнюю работу, где им не
платили компенсации. И все только затем, чтобы ускорить дело. Найдите
мальчишку. Мальчишка наведет нас на след. Однажды он ни с того ни с сего
назвал его даже "Янука". Этим словом, буквально значащим "сосунок", на
армейском языке ласково называют малышей. "Доставьте мне Януку и вы
получите всех этих шутов и всю их организацию на блюдечке".
Но ни слова Гаврону. Подождем. Грачу - никакой поживы.
Если не в Иерусалиме, то в любимой Курнем диаспоре ему помогало
бесчисленное множество людей, В одном только Лондоне он, не стирая с лица
улыбки, общался то с почтенными торговцами картинами, то с сомнительными
дельцами кинобизнеса, сновал между малоприметными квартировладельцами
Ист-Энда, торговцами готовым платьем, какими-то автомобильными агентами и
даже служащими самых известных контор Сити. Несколько раз его видели в
театре, причем однажды даже за городом, но каждый раз на одном и том же
спектакле; с ним был израильский дипломат, занимавшийся вопросами
культуры, хотя обсуждали они вовсе не эти вопросы. В Кэмден-Тауне он
дважды посетил скромное придорожное кафе, которое содержали несколько
гвианских индейцев; в двух милях от Фрогнела по северо-западному шоссе он
осмотрел уединенную викторианскую усадьбу, носившую название "Акр", и
объявил, что это как раз то, что ему нужно. Но он лишь примеривается,
добавил он своим любезным хозяевам; не будем ничего решать, пока дела не
приведут его сюда. Условие хозяевами было принято.
В посольствах, консульствах и миссиях Курц узнавал, что нового
творится и какие новые интриги затеваются на родине, а также о том, что
поделывают соотечественники в других частях света. Перелеты он
использовал, чтобы расширить знакомство с произведениями авторов-радикалов
всех мастей, - хилый помощник, чье настоящее имя было Шимон Литвак, всегда
держал для него в потертом портфеле запас подобной литературы и в самый
неподходящий момент совал что-нибудь из этого запаса. Из самых крайних он
располагал Фаноном, Геварой и Маригеллой, из более умеренных - Дебре,
Сартром и Маркузе, не говоря уже о тех нежных душах, что посвящали свои
писания в основном жестокостям принятой в обществе потребления системы