"Томас Карлейль. Французская революция. Гильотина" - читать интересную книгу автора

тел, и в канавах течет красная вода. Представьте себе вой этих людей, их
потные, окровавленные лица, еще более жестокие крики женщин, потому что в
толпе были и женщины, и брошенного в эту среду беззащитного человека!
Журниак де Сен-Меар видал сражения, видел бунт мятежного Королевского полка,
но от этого зрелища затрепетало и храбрейшее сердце. Заключенные швейцарцы,
оставшиеся от 10 августа, "судорожно обнялись" и попятились назад; седые
ветераны кричали: "Пощадите, Messieurs, ах, пощадите!" Но здесь пощады нет.
Вдруг "один из этих людей выходит вперед. На нем синий камзол, ему около 30
лет; он немного выше среднего роста и благородной, воинственной наружности.
"Иду первым, если уж решено, - говорит он. - Прощайте!" Потом, сильно
швырнув назад шляпу, кричит разбойникам: "Куда идти? Покажите мне дорогу!"
Отворяют створчатые ворота и объявляют о нем толпе. Он с минуту стоит
неподвижно, потом бросается между пиками и умирает от тысячи
ран"18.
Зарубают одного за другим; сабли приходится точить, а убийцы освежаются
кружками вина. Бойня продолжается, от усталости громкий рев переходит в
глухое рычание. Сменяющаяся толпа с мрачными лицами смотрит на это зрелище с
равнодушным одобрением или осуждением, равнодушно признавая, что это
необходимо. "Один англичанин в драповом пальто" поил будто бы убийц из своей
походной фляжки - с какою целью, "если он не подговорен Питтом", известно
только ему и сатане! Сообразительный д-р Моор, подойдя, почувствовал себя
дурно и свернул на другую улицу19. Этот суд присяжных действует
скоро и строго. Нет пощады ни храбрости, ни красоте, ни слабости. Старик де
Монморен, брат министра, был оправдан "трибуналом Семнадцатого" и отведен
назад, сопровождаемый толчками ревущих галерей, но здесь его не оправдывают.
Принцесса де Ламбаль уже легла спать. "Madame, вы должны отправиться в
Аббатство". - "Я не хочу переселяться; мне хорошо и здесь". Ее заставляют
встать. Она хочет поправить свой туалет, но грубые голоса возражают: "Вам
недалеко идти". И ее также ведут к вратам ада, как явную приятельницу
королевы. Она содрогается и отступает при виде окровавленных сабель, но
дороги назад нет: вперед! Красивая голова рассекается топором, затылок
отделяется. Красивое тело разрубается на куски среди гнусностей и циничных
ужасов, проделываемых усатыми grandes-livres, ужасов, которые человечество
склонно считать невероятными и которые должно читать только в оригинале. Эта
женщина была прекрасна, добра и не знала счастья. Молодые сердца в каждом
поколении будут думать про себя: "О достойная обожания, ты царственная,
божественная и несчастная сестра-женщина! Почему я не был при этом с мечом
или молотом Тора в руке*! Голову ее насаживают на пику и проносят под окнами
Тампля для того, чтобы видела другая, еще более ненавистная голова - Марии
Антуанетты. Один муниципал, находящийся в этот момент в Тампле с
августейшими узниками, говорит: "Посмотрите в окно". Другой быстро шепчет:
"Не смотрите". Ограда Тампля охраняется в эти часы длинной растянутой
лентой; сюда врываются ужас и шум неумолкаемых криков; пока еще нет
цареубийства, хотя возможно и оно.
* Тор - второе после Одина божество древних скандинавов. Изображался в
виде великана с длинной рыжей бородой, в одной руке держащего скипетр, в
другой - молот.

Но поучительнее отметить проявление любви, остатки природной доброты,
всплывающие в этом разгроме человеческих существований; наблюдается и это в