"Трумен Капоте. Другие голоса, другие комнаты [H]" - читать интересную книгу автора

в чем именно ты усматриваешь мою вину?
Его двоюродная сестра покачала головой и глубоко, прерывисто вздохнула;
слезы перестали капать, икота прекратилась, и на лице ее внезапно возникла
застенчивая улыбка.
- Сегодня день моего рождения, - чуть слышно прошелестела она.
- До чего странно. Джоул, тебе не кажется, что день исключительно
теплый для января?
Джоул настроил слух на то, что должно было зазвучать за их голосами:
три свистка и крик совы - сигнал Айдабелы. От нетерпения ему казалось, что
выдохшийся будильник остановил и само время.
- Да-да, для января, - ведь ты, моя милая, родилась (если верить
семейной библии, хотя верить ей никак нельзя - уж больно много свадеб там
датировано по ошибке девятью месяцами раньше) января первого числа, вместе с
Новым годом.
Эйми робко, по-черепашьи втянула голову в плечи и снова начала икать,
но теперь не возмущенно, а горестно.
- Ну-у, Рандольф... Рандольф, у меня праздничное настроение.
- Тогда - винца, - сказал он. - И песню на пианоле; да загляни еще в
комод - наверняка найдешь там старые собачьи галеты, кишащие маленькими
серебряными червячками.
С лампами они перешли в гостиную, а Джоул, посланный наверх за вином,
быстро зашел в комнату Рандольфа и открыл окно. Внизу огненные, только что
распустившиеся розы горели, как глаза, в августовских сумерках; надушенный
ими воздух казался цветным. Он свистнул, шепотом позвал: "Айдабела,
Айдабела", - и она появилась с Генри из-за покосившихся колонн. "Джоул", -
произнесла она неуверенно, и позади нее ночь перчаткой наделась на каменную
пятерню, будто согнувшуюся в потемках, чтобы захватить девочку; но Айдабела
ускользнула от каменной хватки: откликнувшись на зов Джоула, она сразу
подбежала к окну.
- Ты готов? - Она сплела ошейник из белых роз для Генри, и у нее самой
в волосах криво торчала роза.
Айдабела, подумал он, какая ты красивая.
- Иди к почтовому ящику. Там встретимся.
Без огня ходить по дому было уже темно. Он зажег свечу на столе
Рандольфа, подошел к шкафу и отыскал непочатую бутылку хереса. Когда он
нагнулся задуть свечу, в глаза ему бросился зеленый листок почтовой бумаги и
на нем, знакомым изящным почерком, начало: "Дорогой мой Пепе". Так вот кто
сочинял письма к Эллен - и как же он не сообразил, что мистер Сансом не
может написать ни слова? В темном коридоре свет лампы обозначил контуром
дверь мистера Сансома, которую на глазах у Джоула медленно раскрывал
сквозняк; он увидел комнату будто через перевернутый бинокль, так схожа с
миниатюрой была она в своей желтой четкости: и свесившаяся с кровати рука с
обручальным кольцом, и пейзажи Венеции на матовом шаре лампы,
спроецировавшей на стены и на одеяло их бледные цвета, и в зеркале метание -
этих глаз, улыбки. Джоул вошел на цыпочках и опустился на колени возле
кровати. Внизу разразилась грубой, ярмарочной музыкой пианола - но почему-то
не нарушила таинственности и тишины этого мгновения. Он ласково поднял руку
мистера Сансома, приложил к своей щеке и держал так, покуда между ними не
пошло тепло; он поцеловал сухие пальцы и обручальное кольцо из золота,
которое должно было бы охватывать их двоих.