"Трумен Капоте. Другие голоса, другие комнаты [H]" - читать интересную книгу автора

единого звука. Ошарашенный Джоул молчал; на лице Зу выразилось смутное
удивление. Только Джизус высказался.
- Огнем, - произнес он, и, если бы не так тихо было в комнате, его бы
не услышать, - вперед воды приходят, в конце огонь приходит. Не сказано
нигде в Писании, почему мы промеж них. Или сказано? Не помню... ничего не
помню. Вы! - голос его стал пронзительным, - вы! Как жарко сделалось, все
горит!

- 10 -

Через неделю серым, на удивление холодным днем Джизус Фивер умер. Умер,
закатившись тонким смехом, точно кто щекотал его под мышками Как сказала Зу,
"может, с ним Бог пошутил". Она надела на деда костюмчик с подтяжками,
оранжевые башмаки и котелок; она всунула ему в руку букетик собачьего зуба и
положила его в можжевеловый сундук: там он лежал два дня, покуда Эйми с
помощью Рандольфа определяла место для могилы; под лунным деревом - сказали
они наконец. Лунное дерево, прозванное так за его круглые кремовые цветы,
росло в глухом месте, довольно далеко от Лендинга, и Зу в одиночку, если не
считать Джоула, принялась за рытье; сделанное ими слабое углубление
напомнило ему купальные бассейны, что рылись на задних дворах в какие-то
совсем уже далекие теперь лета. Переноска можжевелового сундука оказалась
трудным делом; в конце концов они запрягли в него Джона Брауна, и старый мул
доволок сундук до могилы. "Повеселился бы дедушка, кабы узнал, кто тащит его
домой, - сказала Зу. - Дедушка, ох как тебя любил Джон Браун. Сколько раз
говорил: такого верного мула поискать - ты запомни это". В последнюю минуту
Рандольф сообщил, что не сможет присутствовать на похоронах, и Эйми,
принесшая это известие, прочла заупокойную молитву, то есть пробормотала
фразу или около того и перекрестила покойника: по этому случаю она надела
черную перчатку. А оплакать Джизуса было некому: трое под лунным деревом
напоминали смущенную группу на вокзале, собравшуюся, чтобы проводить
знакомого; и как те ждут не дождутся паровозного свистка, чтобы разойтись,
так и эти хотели поскорей услышать стук первого земляного кома о крышку
сундука. Джоулу было странно, что в природе никак не отразилась
торжественность события: ватные цветы облаков в скандально-голубом, как
глаза котенка, небе оскорбляли своей воздушной невнимательностью; столетний
обитатель столь тесного мира заслуживал больших знаков уважения. Когда
сундук опускали в могилу, он перевернулся, но Зу сказала: "Пусть его,
деточка, нет у нас такой силы, как у великанов каких языческих". И покачала
головой: "Бедный дедушка, на небо ничком отправился". Она растянула
аккордеон, широко расставила ноги, закинула голову и закричала: "Господи,
возьми его, прижми к Твоей груди, Господи, повсюду его с собой веди, пусть
он видит славу, пусть он видит свет..."
До сих пор Джоул не вполне верил в смерть Джизуса; тот, кто жил так
долго, просто не может умереть; где-то в глубине таилось такое чувство, что
старик притворяется; но когда последняя нота ее реквиема сменилась тишиной,
тогда все стало явью, тогда Джизус Фивер действительно умер.

Той ночью сон был как враг; видения, крылатые мстительные рыбы,
всплывали и уходили на глубину, покуда свет, набиравший силу к восходу
солнца, не отворил ему глаза. На ходу застегивая штаны, он пробрался через