"Трумен Капоте. Другие голоса, другие комнаты [H]" - читать интересную книгу автора

рассеянным видом, когда не верили его рассказам, и не перебивали только,
чтобы мир сохранить. Знакомое виноватое чувство поразило, как выстрел: врун,
вот что думают оба, Эйми и Рандольф, прирожденный врун, - и от испуга начал
громоздить подробности: у нее были дьявольские глаза, у этой дамы, бешеные
ведьмины глаза, холодные и зеленые, как дно полярного моря; копия Снежной
королевы - лицо белое, зимнее, изо льда вытесанное, и белые волосы накручены
на голове, как свадебный торт. Она манила его пальцем, манила...
- Боже, сказала Эйми, кусая кубик маринованного арбуза. - Ты в самом
деле видел такую женщину!
Во время этого описания Джоул с беспокойством заметил, что ее кузена
рассказ позабавил и заинтересовал; в первый раз, когда он просто сообщил об
увиденном, Рандольф выслушал его безразлично, как слушают заезженный анекдот
- казалось, он непонятным образом заранее знал все, что услышит.
- Слушай, - медленно произнесла Эйми, не донеся арбузный кубик до рта.
- Рандольф, ты не заходил... - Она запнулась и скосила глаза на гладкое,
довольное лицо-персик. - Ведь правда, похоже на то...
Рандольф пнул ее под столом; маневр был выполнен так ловко, что Джоул и
не заметил бы его, не окажись столь сильным его действие: Эйми дернулась
назад, словно в стул ударила молния, и, заслонив глаза рукой в перчатке,
испустила жалобный вопль:
- Змея, змея, я думала, меня ужалила змея, пробралась под столом,
ужалила в ногу, дурак, никогда не прощу, ужалила, боже, змея, - повторяла
она снова и снова, и слова уже рифмовались, гудели между стенами, где
трепетали гигантские тени мотыльков.
У Джоула все оборвалось внутри; он подумал, что описается прямо тут, на
месте, и хотел вскочить, убежать, как от Джизуса Фивера. Но не мог, отсюда
не мог. Поэтому он уставился в окно, где ветер отстукивал фиговыми листьями
мокрую телеграмму, и принялся изо всех сил искать далекую комнату.
- Сию же минуту перестань, - приказал Рандольф, не скрывая отвращения.
Но Эйми не унималась, и тогда он ударил ее ладонью по губам.
Вопли постепенно перешли в полувсхлипывание-полуикоту. Рандольф
заботливо тронул ее за руку.
- Отпустило, душенька? - сказал он. - Как ты нас напугала. - И,
оглянувшись на Джоула, добавил: - Эйми безумно нервная.
Да, безумно, - согласилась она. - Я просто подумала... Надеюсь, я не
расстроила ребенка.
Но так толсты были стены его комнаты, что голос Эйми туда не проникал.
Джоулу давно уже не удавалось отыскать далекую комнату; это и прежде было
трудно, а последний год - особенно. И он обрадовался встрече с друзьями. Все
были тут, включая Мистера Мистерию в испанской шляпе с пером и багровом
плаще, с блестящим моноклем и зубами из цельного золота: элегантный
господин, - хотя разговаривал по-гангстерски, сквозь зубы, - и артист,
великий чародей: он выступал в старом нью-орлеанском варьете и показывал
жуткие фокусы. Там-то они и стали такими приятелями. Однажды он вызвал
Джоула из публики и вытащил у него из ушей целую охапку сахарной ваты; с тех
пор он сделался, после маленькой Анни Роз Куперман, самым желанным гостем
другой комнаты. Анни Роз была симпатичней всех на свете. Волосы черные и
завитые не где-то там такое, а сами по себе. По воскресеньям мать наряжала
ее во все чистенькое и белое - включая носки. В обычной жизни Анни Роз была
нахальная и воображала - до того, что о погоде вела разговоры, - но здесь, в