"Рэмси Кемпбелл. Забава (Сб. "Число зверя")" - читать интересную книгу автора

опустил руки на его плечи.
- Перед вами Томми Томсон, - объявил он и наклонился к уху Шоуна. -
Так годится, правда? Лучше звучит.
В этот момент Шоуна меньше всего заботило его имя. Он жестом показал
на пластиковый столовый прибор:
- Вы не думаете, что мне можно бы...
Не успел он попросить металлический прибор с ножом, Снелл двинулся
прочь, будто его уносили взрывы радости, которую вызвало его объявление.
- Будьте сами собой, - сказали Шоуну его губы. Ложка была такого
размера, какой Шоун размешивал вы чай, если бы доктор недавно не запретил
ему сахар. Когда он поднял ее, тут же воцарилась тишина. Он опустил ее в
слабый бульон, где не удалось найти ничего твердого, и поднес к губам.
Коричневатая жидкость имела вкус какого-то неопределимого мяса и ржавый
привкус. Шоун выя достаточно взрослым, чтобы не привередничать насчет еды,
которую подают всем. Он проглотил ее, и когда тело его захотело восстать в
протесте, он начал переливать в себя ложкой бульон как можно быстрее, в
надежде, скорее с ним разделаться.
Едва только его намерение стало очевидным, как жильцы принялись
аплодировать и топать. Одни пытались имитировать его стиль поедания
бульона, другие демонстрировали, насколько более театрально это умеют
делать они, и сидевшие ближе всего к холлу подняли такой шум, что
казалось, будто бульканье идет даже снаружи. Когда он с кривой ухмылкой
глянул в их сторону, жильцы зафыркали, будто он отколол еще одну
презабавную шутку.
Наконец Шоун бросил ложку в тарелку, только чтобы Даф вернула ее на
стол с быстротой, не слишком отличающейся от грубости. Пока она и Снелл
были на кухне, все остальные глазели на Шоуна, который почувствовал себя
обязанным приподнять брови и помахать руками в воздухе. Один из раздутых
толкнул другого, и оба они радостно залопотали, а всех остальных свалил
неодолимый смех, который продолжался во время доставки второго, будто это
была шутка, которую они очень хотели бы, чтобы он увидел. На тарелке
оказались три кучки какого-то месива: белая, бледно-зеленая и коричневая.
- Что это? - решился он спросить у Даф.
- То, что всегда, - ответила она будто ребенку или кому-то,
вернувшемуся в это состояние. - То, что нам нужно, чтобы поддержать наши
силы.
Кучки оказались картофелем, овощами и чем-то вроде фарша с тем же
запахом, что у бульона, только сильнее. Он изо всех сил старался есть
естественно, несмотря на аплодисменты, которыми эти попытки были
вознаграждены. Ощутив тяжесть в животе, он сложил прибор на тарелку, никак
не чистую, и Даф тут же склонилась над ним, - Я закончил, - сказал он.
- Еще нет.
Когда она протянула руки, он думал, что она хочет вернуть ложку и
вилку на их законные места с обеих сторон тарелки. Вместо этого она убрала
тарелку и начала убирать следующий стол. Пока он старался скрыть свою
реакцию на эту еду, жильцы, как он заметил, жадно поглощали свои порции.
Тарелки унесли в кухню, и повисла напряженная тишина, нарушаемая только
беспокойным шарканьем. Куда бы он ни посмотрел, никто ногами не шевелил, и
он сказал себе, что звуки издает Даф, появившаяся из кухни с большим
пирогом, покрытым глазурью как памятник.