"Ирина Лукьянова. Конь в пальто" - читать интересную книгу автора

готова.
Квас для окрошки он тоже выбирает сам, потому что выбирать квас, варить
кофе и делать плов должен настоящий мужчина. Он неизменно выбирает
неправильный - квасной напиток на аспартаме, потому что он близорук, а
мужская гордость не позволяет надевать в супермаркете очки и читать квасные
этикетки, и дома он сердится, что правильного кваса в мире не осталось. И
окрошка получается неправильная. И есть он ее не будет.
В его мужчинском мире это ужасно важно: правильная водка, правильно
поставленная палатка, правильная пленка, правильная съемка, правильная
техника, правильная рыба и правильный табачок. Я все делаю неправильно. И
снимаю я неправильно, и мой любимый "кэнон" - тоже неправильный, и когда он
вдруг хвалит один-единственный мой кадр из сделанных двухсот, я взлетаю на
пушистых белых крыльях: меня похвалил профессионал!
Пока он жил с нами, его угол был завален контактами, иначе говоря,
контрольками, отпечатками пленок на листе бумаги, с удачными кадрами,
помеченными маркером. Он был снимающий журналист, или пишущий фотограф, он и
есть, только он с нами почти не живет, а огромная коробка из-под телевизора,
полная этих контактов-контролек и неуютных черно-белых фотографий, стоит в
кладовке. Я знаю, Сашка иногда в них роется.
От мужа нам осталась гитара с двумя порванными струнами. И старая
тельняшка, которая Сашке еще велика, и куча толстых исписанных тетрадок, и
дюжина дискет с карандашными надписями (есть еще даже пара пятидюймовых), и
какие-то неидентифицированные кассеты, и початые пачки табака, и непочатые
пачки сигарет, и пустая сигарная коробка, и пустая бутылка из-под рома, и
фляжка с надписью "Самый крутой", и черно-белая фотография девушки с
наивными глазами и толстыми губами, и пара старых коричневых синтетических
носков с торчащей из узора, распушенной ярко-алой нитью. И
латиноамериканская кукла, подарил друг из Мексики. И какой-то деревянный кот
на резиночках, подарил друг, кажется, потом убитый в Чечне. И шерстяной
носок с дырой - один из пары тех, которые я ему связала, когда он первый раз
поехал в Чечню, - я старалась не впадать в пафос, так что в дорогу связала
ему носки и вышила кисет, как советская школьница неизвестному солдату. На
кисете стебельчатым швом было выведено "Блюди себя, как я тебя". А еще у
меня есть кольцо, которое он мне сделал из какой-то убийственной военной
железки.
В коробке лежат и наши свадебные, тоже еще черно-белые фотографии: я
толстая и глупая, на втором месяце беременности, в вышитых джинсах и
свадебном белом свитере, и он, в тельняшке и пиджаке, и куча друзей с
бородами и без бород... этот спился, этот уехал в Израиль, этот в Германию,
этот в Америку, эта в Австралию, этот погиб, с этой мы поссорились, с этой
не поссорились, но тоже как-то разошлись...
Трогать коробку нельзя. Это папино.

Почему мы разбежались, спрашивают меня дальние общие приятели. А мы и
не разбегались. Мы никогда толком и не жили вместе, потому что он всегда с
большим удовольствием называл себя "бродягой", а я бродяжничества не любила
еще с тех пор, как проходила в девятом классе Горького.
Когда он узнал, что мы доигрались, он был счастлив и носил меня на
руках, он кричал, что я рожу ему парня, он сам предложил мне жениться, и я с
восторгом согласилась, мне казалось, что ни с кем другим я так не буду