"Дино Буццати. Рассказы" - читать интересную книгу автора

гонцы, я не отправлю их снова в столицу, а, наоборот, вышлю вперед, чтобы
знать заранее, что ждет меня в новых местах.
С некоторых пор по вечерам меня охватывает необычная тревога, но это
уже не тоска по прежним радостям, как было в начале путешествия, а, пожалуй,
нетерпеливое желание поскорее познакомиться с теми неведомыми землями, куда
мы держим путь.
Я замечаю - хотя никому еще в этом не признался, - что по мере того,
как мы приближаемся к нашей маловероятной цели, в небе разгорается какой-то
необычный свет - такого я не видел никогда, даже во сне; эти растения, горы,
эти реки, через которые мы переправляемся, созданы как бы из другой,
непривычной для нас материи, а в воздухе носятся предчувствия, которые я не
могу выразить словами.
Завтра утром новая надежда опять позовет меня вперед, к неизведанным
горам, сейчас укрытым ночными тенями. И я вновь подниму свой лагерь, а
Доменико, двигаясь в противоположном направлении, скроется за горизонтом,
чтобы доставить в далекий-далекий город мое никому не нужное послание.

Бумажный шарик

Было два часа ночи, когда мы с Франческо случайно (случайно ли?) шли
мимо дома Э 37 по бульвару Кальцавара, где живет поэт.
Знаменитый поэт - как это естественно и символично! - живет на самом
последнем этаже большого, несколько обветшалого дома. Оказавшись здесь, мы
оба, не говоря ни слова, поглядели с надеждой вверх. И представьте, хотя
весь фасад этой мрачной казармы был совершенно темен, наверху, там, где
самый верхний карниз, растворяясь в тумане, сливался с небом, слабо
светилось одно лишь окно. Но как победоносен был его свет, как
контрастировало оно со всем остальным - с человечеством, которое спало себе
животным сном, с этими черными рядами наглухо закрытых окон, слепых и
безликих!
Можете назвать это глупой сентиментальностью, но нам было приятно
сознавать, что пока другие беспробудно спят, он там, наверху, при свете
одинокой лампочки сочиняет стихи. Ведь был тот самый глухой, самый поздний
час ночи, когда рождаются сны, а душа, если только она может, освобождается
от накопившихся страданий, витая над крышами, над окутывающей мир туманной
дымкой в поисках таинственных слов, которые завтра, божьей милостью, пронзят
сердца людей и пробудят в них высокие мысли. Да и можно ли представить себе,
чтобы поэты садились за работу, скажем, в десять часов утра, тщательно
побрившись и плотно позавтракав?
Пока мы стояли вот так, задрав голову, и сумбурные мысли роились у нас
в мозгу, на прямоугольник освещенного окна легла зыбкая тень и какой-то
маленький, легкий предмет, мягко планируя, упал вниз, к нам. Еще прежде, чем
он коснулся земли, мы в свете ближайшего фонаря увидели, что это скомканная
бумага. Бумажный шарик упал на тротуар и подпрыгнул.
Было ли это послание, адресованное именно нам, или призыв, обращенный к
неизвестному прохожему, который найдет его первым, известие о несчастье,
вроде тех, что оказавшиеся на необитаемом острове жертвы кораблекрушения
запечатывают в бутылку и бросают в море?
Вот первое, что пришло нам в голову. А вдруг поэт почувствовал себя
плохо и, поскольку дома никого не было, таким образом взывал о помощи? Или,