"Артем Абрамов, Сергей Абрамов. Убей страх: Марафонец " - читать интересную книгу автораможет - год, может - тыщу лет, но дождался и рад до смерти. Бородач протянул к
пришлецу руки и сказал на угаданной Черновым смеси арамейского и древнееврейского: - Здравствуй, Бегун. Мы так долго ждали тебя, и ты пришел, как и завещано Книгой Пути. Теперь все у нас будет удачно, и Небо над нами останется голубым, и Солнце - ласковым, и Вода - прохладной, и Хлеб - чистым, и Путь - счастливым. Здравствуй, Бегун. Скорее всего произнесенное было формулой. То ли формулой приветствия вообще, то ли приветствия именно Чернову, то есть Бегуну. И если в своих беговых раздумьях сам Чернов означил термин "Процесс" заглавной буквой, уважая его и его возможного Конструктора (тоже с заглавной), то бородач уважал в своем приветствии все подряд: и какую-то Книгу какого-то Пути, и Солнце, и Хлеб, и Воду, и даже самого Чернова, то есть Бегуна. Чернов решил плюнуть на политкорректность: стоять - после бега-то! - в насквозь мокрой одежде было отвратительно, и, как ни странно в жару, знобко, посему он потянул молнию и содрал с плеч белую, ставшую тряпкой плотную куртку. А футболку, еще более мокрую, все ж постеснялся. Прежде она тоже была белой, сейчас стала серой, как из воды вынутой. Бородач махнул кому-то в толпе, и оттуда вышла женщина, присела перед Черновым на корточки, склонила голову, пряча глаза, и протянула невесть зачем прихваченную на площадь (рояль в кустах?) полотняную белую ткань размером с хорошую простыню. Бородач обошел женщину, забрал простыню и, как занавесом, закрыл Чернова от толпы. - Сними мокрое, - сказал он. - Зачем так одевался? Ты же знал, какая здесь жара... смысле языка. Поэтому спросил: - Откуда мне было знать? И потянул через голову майку. Бородач набросил на голый торс Чернова прохладное полотно, забрал у него майку и куртку, не глядя отдал женщине. - Мирьям выстирает... - Откуда мне было знать? - повторил вопрос Чернов, потому что уверенное утверждение хозяина его удивило. Запахнул простыню на теле: стало легче. Даже жара показалась менее оглушающей. - Ты забыл, - почему-то удовлетворенно сказал бородач. Повторил врастяжку: - Ты за-а-бы-ы-л... - Обнял Чернова за плечи, чуть развернул, настойчиво подтолкнул к входу в здание. Оглянулся назад, к смотрящим, крикнул: - Расходитесь, братья и сестры. Солнце еще слишком высоко... Они вошли в полутемный высокий пустой зал. Свет, проникающий сюда сквозь узкие окна-бойницы, выхватывал из тьмы - особенно плотной после солнечной площади! - щербатые квадратные камни пола, длинные каменные лавки, впереди, у противоположной входу стены, - масляный светильник на тонкой высокой ножке-подставке, напоминающий по форме традиционную иудейскую менору, но язычков пламени здесь было не семь, а десять. За светильником Чернов углядел огромный - по виду тоже каменный - саркофаг, на передней стенке которого неведомый камнерез изобразил десять птиц - очень условно изобразил, схематически, если слово "схема" можно отнести к изображению живого существа. Десять огоньков в светильнике, десять птиц на камне... Число наверняка имело |
|
|