"Артем Абрамов, Сергей Абрамов. Убей страх: Марафонец " - читать интересную книгу автора

религиозное значение, да и здание, понимал Чернов, являлось храмом для
отправления ритуалов некой религии, далекой и от иудаизма, и от
римско-эллинских обычаев. А уж от христианства - тем более!
Но и форма светильника, и аскетическая пустота храма, и, наконец, корни
языка жителей - все-таки Чернов упрямо склонялся к какому-то варианту
еврейского монотеизма, хотя многое кричало против этой версии. Взять хотя бы
каменных птиц! Не позволено было иудеям - из земной истории Чернова! -
изображать живое, будь то человек, зверь или цветок...
- Мы пришли, - торжественно произнес бородач, убрал руку с плеча Чернова и
протянул ее куда-то вперед и вверх - за светильник и за саркофаг.
Чернов поднял глаза - они уже привыкли к полутьме храма, которую точнее
было бы назвать полусветом, - и обалдел от неожиданности. Или все же от
Неожиданности: коль скоро здесь все именуется с явно слышимым уважением, то
обалдение Чернова следовало бы описывать одними прописными. И есть причина: на
каменной стене имело место еще одно изображение - нет, не птицы, не зверя, но
именно человека, бегущего по пустыне в просторных белых, хотя и закопченных
пламенем светильника, одеждах. Пусть скверно исполненное с точки зрения
современной Чернову техники живописи, пусть явно очень старое и не очень
ухоженное (сырость, копоть, смена температур...), но сделанное на доске и
красками.
Икона!
А по содержанию - точная копия с картины "Бегун", висящей в сокольнической
квартире Чернова. Или наоборот: там - копия, а здесь - подлинник.
Кто бы на месте Чернова не обалдел от такой неожиданности? Провал во
времени - это хотя бы для фантастики, для масс-культуры явление многажды
описанное и отснятое на пленку: пусть не верим в его действительность, но
предполагаем возможность. А перемещение туда-сюда по времени и пространству
изображения неведомого бегуна - это даже не из области фантастики! Это, блин,
чисто мистика... И кто, спрашивается, бегун? Не Чернов ли? А картинка висела у
Чернова уже лет шесть-семь, наверно, и он ни черта не знал о ее мистической
сущности, не думал, не предполагал.
- Кто это? - спросил он, вздрогнув от собственного голоса, слишком громко,
как ему показалось, прозвучавшего в каменном храме.
- Ты, - спокойно ответил бородач.
Приехали, еще более обалдело подумал Чернов. Вернее - прибежали. И, судя
по всему, это далеко не финиш, тут он в своих стайерских грустных выводах был
прав.
Можно было, конечно, позадавать традиционные вопросы типа "почему?",
"каким таким образом?", "как это возможно?", можно было уйти в несознанку,
потребовать назад свою мокрую одежду и гордо удалиться в горы, но все эти
театральные экзальтации - не для Чернова. Он же определил для себя: дистанция
продолжается и конца ей пока не видно. А посему чего зря суетиться? То, что
должно случиться, еще случится, а терпения Чернову не занимать стать. Да и в
доме повешенного, как говорится...
Тут, похоже, все были повешенные - на символической веревке, называемой
"Бегун". Что ж, в одном местные фанатики не ошибаются: он, Чернов, - бегун, он
- весь в белом, как и этот тип с доски древнего художника-примитивиста или с
картины его позднейшего копииста. Он прибежал? Факт. Он может бежать дальше,
если это позарез необходимо вышеуказанным фанатам бега? Несомненно. Уклониться
возможно? Похоже, что нет. Так пусть объясняют, просвещают, наставляют, просят,