"Артем Абрамов, Сергей Абрамов. Убей страх: Марафонец " - читать интересную книгу авторарелигиозное значение, да и здание, понимал Чернов, являлось храмом для
отправления ритуалов некой религии, далекой и от иудаизма, и от римско-эллинских обычаев. А уж от христианства - тем более! Но и форма светильника, и аскетическая пустота храма, и, наконец, корни языка жителей - все-таки Чернов упрямо склонялся к какому-то варианту еврейского монотеизма, хотя многое кричало против этой версии. Взять хотя бы каменных птиц! Не позволено было иудеям - из земной истории Чернова! - изображать живое, будь то человек, зверь или цветок... - Мы пришли, - торжественно произнес бородач, убрал руку с плеча Чернова и протянул ее куда-то вперед и вверх - за светильник и за саркофаг. Чернов поднял глаза - они уже привыкли к полутьме храма, которую точнее было бы назвать полусветом, - и обалдел от неожиданности. Или все же от Неожиданности: коль скоро здесь все именуется с явно слышимым уважением, то обалдение Чернова следовало бы описывать одними прописными. И есть причина: на каменной стене имело место еще одно изображение - нет, не птицы, не зверя, но именно человека, бегущего по пустыне в просторных белых, хотя и закопченных пламенем светильника, одеждах. Пусть скверно исполненное с точки зрения современной Чернову техники живописи, пусть явно очень старое и не очень ухоженное (сырость, копоть, смена температур...), но сделанное на доске и красками. Икона! А по содержанию - точная копия с картины "Бегун", висящей в сокольнической квартире Чернова. Или наоборот: там - копия, а здесь - подлинник. Кто бы на месте Чернова не обалдел от такой неожиданности? Провал во времени - это хотя бы для фантастики, для масс-культуры явление многажды предполагаем возможность. А перемещение туда-сюда по времени и пространству изображения неведомого бегуна - это даже не из области фантастики! Это, блин, чисто мистика... И кто, спрашивается, бегун? Не Чернов ли? А картинка висела у Чернова уже лет шесть-семь, наверно, и он ни черта не знал о ее мистической сущности, не думал, не предполагал. - Кто это? - спросил он, вздрогнув от собственного голоса, слишком громко, как ему показалось, прозвучавшего в каменном храме. - Ты, - спокойно ответил бородач. Приехали, еще более обалдело подумал Чернов. Вернее - прибежали. И, судя по всему, это далеко не финиш, тут он в своих стайерских грустных выводах был прав. Можно было, конечно, позадавать традиционные вопросы типа "почему?", "каким таким образом?", "как это возможно?", можно было уйти в несознанку, потребовать назад свою мокрую одежду и гордо удалиться в горы, но все эти театральные экзальтации - не для Чернова. Он же определил для себя: дистанция продолжается и конца ей пока не видно. А посему чего зря суетиться? То, что должно случиться, еще случится, а терпения Чернову не занимать стать. Да и в доме повешенного, как говорится... Тут, похоже, все были повешенные - на символической веревке, называемой "Бегун". Что ж, в одном местные фанатики не ошибаются: он, Чернов, - бегун, он - весь в белом, как и этот тип с доски древнего художника-примитивиста или с картины его позднейшего копииста. Он прибежал? Факт. Он может бежать дальше, если это позарез необходимо вышеуказанным фанатам бега? Несомненно. Уклониться возможно? Похоже, что нет. Так пусть объясняют, просвещают, наставляют, просят, |
|
|