"Григол Абашидзе. Долгая ночь (Грузинская хроника XIII века) " - читать интересную книгу автора

двух самых трудных состязаниях. Сначала во время игры в мяч он обворожил
всех ловкостью и удалью. Затем во время пира он принял вызов ширванского и
адарбадаганского поэтов и поразил слушателей блеском мыслей и слова.
Иноземцы думали, что возбуждение и вдохновение грузинского поэта исходят
от красоты и обаяния молодой царицы. Но близкие Торели были удивлены:
после смерти Лаши Георгия никто не видел поэта веселым, смеющимся. Никак
не могли догадаться, отчего такая перемена.
Шел пир. Торели на этот раз начал быстро хмелеть. Пиршество
продолжалось и за полночь, хотя царица удалилась в свои покои. Торели
уговорил своего двоюродного брата и друга, именитого Шалву Ахалцихели,
оставить стол и прогуляться на конях по ночному Тбилиси. Трезвый Шалва
заметил во время прогулки, что Торели говорит одно, а думает о чем-то
другом. Как бы само собой друзья оказались около мастерской Мамуки.
- Не зайти ли к златокузнецу? - осторожно предложил Торели.
- В такое время! Если так любишь золото, зайдешь к нему завтра днем.
Поехали дальше по берегу Куры. Обогнули Ортачальские сады, кружили по
узким улочкам и каким-то образом вновь оказались перед дверьми Мамуки.
Когда же и после третьей замысловатой петли по городу Торели придержал
коня перед заветными дверьми, Шалва догадался, что это неспроста.
- Судя по тому, как упорно кружим мы около мастерской, у тебя там
хранится большое сокровище.
Торели поспешил переменить разговор:
- Нет ничего лучше тбилисской ночи, ездил бы до утра.
- Ну... не видел ты Тавриза и Казвина. Там бывают ночи!
- Но разве может дышаться так легко в городе, покоренном силой
оружия?
- Конечно, так свободно нам не пришлось бы разъезжать по чужому
городу. Но и просто смотреть из лагеря на город, расстилающийся у твоих
ног, на город, подчинившийся твоему мечу, твоей деснице... для воинов в
этом много радости. Кстати, на днях мы собираемся в поход на Адарбадаган.
Поедем с нами, отличная будет прогулка.
- Нет, брат, не могу. Есть у меня одно дело. Пока не решу его, никуда
не уеду из Тбилиси.
- Как хочешь, а, право, зря.
Дома Торели напрасно вертелся в кровати с боку на бок.
"Неужели действительно так прекрасна сестра Мамуки? Может, мне
показалось на первый взгляд, я ведь видел ее всего мгновение, но тогда
почему же меня поразило ее лицо, меня, привыкшего к постоянному блеску и
обаянию красивейших женщин Грузии и придворных дам? Но тогда почему же ее
лицо поразило и художника, который украсил им каждую страницу моих стихов?
Всюду это лицо, с чуть-чуть удлиненными глазами, с колдовской улыбкой,
играющей на губах. Да нет, судьба, тут именно судьба".
Как и большинство поэтов, Торели писал стихи, не предназначая их
никому. На кого не думали, кого не считали вдохновительницей, музой поэта!
Поэтом же владел не образ определенной женщины, но смутная, светлая мечта.
И вот теперь Торели почувствовал, что мечта его ожила, приобрела
зримые черты, воплотилась в девушку в белом платье. Каждому ли удается
найти свою мечту? Торели, кажется, ее нашел. Но, может, лучше бы не
находить? Неизвестно, какие преграды встанут на пути к этой юной
красавице. Поэт не знал, что и девушка тоже не спит в этот час и что все