"Григол Абашидзе. Долгая ночь (Грузинская хроника XIII века) " - читать интересную книгу автора

ее мысли о нем, о придворном поэте Торели.


Ваче, сойдя с кровли, шел, сам не зная куда. Все кипело у него
внутри. Мысли, как в бреду, перескакивали с одного на другое, а ноги между
тем несли его вдаль. Очнулся он у Сиони. Дверь храма была открыта, и юноша
осторожно заглянул внутрь.
В храме горело множество свечей и лампад, от иконостаса изливалось
ослепительное сияние. Стены, своды, колонны и самый купол были сплошь
расписаны.
Ваче шагнул в храм. Он глядел по сторонам и вверх, не зная, на чем
остановить взгляд, с какой картины начать.
Но, взглянув вниз, под ноги, он поразился еще больше. Под ногами,
подобно драгоценному ковру, расстилалась цветная мозаика. Все цвело
красно-желтыми цветами. Надтреснутые гранаты показывали яркие сочные
зерна; подобно радугам, переливались павлиньи хвосты; из зеленых ветвей
выглядывали кроткие голуби.
Ваче дотронулся рукой до пола, но ладонь ощутила не бархатную кожицу
гранатов, не шелковистость павлиньего оперения, но холод камня. Трудно
проснуться от очарования, что это всего лишь камень, а не живой цветущий
сад, не покрытый яркими цветами райский луг и что Ваче сам не ребенок,
пришедший собирать цветы.
Ваче опустился на колени и потихоньку стал передвигаться по полу,
разглядывая и восхищаясь. То совсем низко наклоняясь, он разглядывал
уложенные цветные камешки, то глядел отстранившись и все не мог
насладиться. Потом он снова посмотрел вверх. Оказывается, своды купола
тоже были украшены мозаикой, но более нежных оттенков. Зеленые, голубые и
желтые линии камешков опоясывали своды купола.
Ломило шею от глядения вверх, но Ваче не мог оторваться от картин на
сюжеты Ветхого и Нового заветов. И вот его глаза остановились на святой
Нине. Святая была изображена преклонившей колена у ежевичных кустов. Руки
ее молитвенно воздеты к небу. Ваче вспомнил почему-то свою ласковую мать,
овдовевшую в молодости и всю жизнь потратившую на то, чтобы вырастить и
воспитать его, Ваче. Мать вспоминалась ему постоянно молящейся. О чем
могла молиться мать, если не о счастье своего единственного сына?
Ему сделалось жалко свою мать, оставленную им теперь в одиночестве.
Слезы навернулись на глаза Ваче, он почувствовал, что сейчас расплачется,
и поскорее перевел глаза со святой Нины на другую стену. Но в это время на
плече послышалось прикосновение чьей-то руки. Монах склонился над Ваче и
сказал:
- Уже ночь. В храме никого нет, кроме тебя.
Выходя из храма, Ваче еще раз обернулся и прямо перед собой на
широкой колонне увидел лик Христа. Спаситель на ослике, под ликование
толпы, въезжал в Иерусалим.
При виде осла мысли Ваче тотчас возвратились к Павлиа и Цаго.
Отвернувшись от храма, он зашагал по ночной улице.
Между тем идти ему было некуда. В целом городе у него не было ни
одного знакомого дома, кроме мастерской Мамуки. Явиться же к златокузнецу
было бы горше смерти. Постепенно юноша добрел до окраины города. Базары,
мастерские, лавки - все было закрыто. Ни из одного окна, ни из одной щели